На этаже уже была открыта дверь в единый на три квартиры коридор. Дверь в нужную мне квартиру отличалась от соседских древностью. Старая отделка под дуб, медная, потемневшая от времени, ручка и потертый глазок попахивали казенщиной и махровым «совком». Я постучал, поскольку звонок не работал. За дверью послышалась какая-то возня.
– Одну минуточку, – раздался приглушенный голос. Защелкали замки, лязгнула задвижка шпингалета, и дверь с легким скрипом отворилась. В лицо пахнуло тяжелым, спертым запахом старости и пыли. Я отшатнулся, но вида подавать не стал. «И не такое нюхали». Передо мной стоял высокий, сухонький старичок. На старике были надеты растянутые в коленях треники и огромная, не по размеру, байховая рубашка в клеточку. Под ней самая простая майка, в простонародье – «бухайка».
В том, что передо мной именно Егор Фомич, ста пяти лет от роду, я не сомневался, хотя, раньше людей такого возраста я представлял себе немощными инвалидами, обязательно прикованными к кровати или инвалидному креслу.
– Зильбер? – поинтересовался крепенький старичок.
– Яков Васильевич, – уточнил я, делая короткий кивок и натягивая на лицо дежурную улыбку. Признаться, мне не нравилось, что Канарис назвал меня именно по фамилии. Было в этом обращении что-то грузное, словно вкладывал он в эту простую идентификацию моей личности не только обращение, но и свое отношение ко мне. А из уст бывшего нациста, пускай и ложного, такие выпады были, мягко говоря, неприятными.
Дед просверлил меня голубыми, как небо глазами, словно оценивая. Замер на мгновение, а потом, словно опомнившись, засуетился:
– Проходите, пожалуйста. Можете не разуваться, молодой человек, у меня не прибрано.
Я прошел в темный коридор, заваленный всяческим хламом. Огромные кипы газет и журналов, сложенные в пыльные столбы, громоздились вдоль стен. Напротив, видавшая виды, безразмерная верхняя одежда, висела в полнейшем беспорядке на деревянной вешалке. Места повесить свою куртку я так и не нашел, а потому, раздевшись, просто прошел за хозяином в квартиру, держа вещи в руках.
Дед передвигался маленькими, но быстрыми шажками. Поясница его почти не сгибалась, что придавало бывшему разведчику осанистый вид. Чтобы убрать с пути обветшалый пуфик для ног, ему пришлось медленно приседать и так же медленно вставать.
– Прошу прощения за беспорядок, – извинился старик, приглашая меня сесть за круглый стол, сплошь заваленный газетными вырезками, древними, по моим меркам, журналами и какими-то бумагами с винтажным, машинописным текстом. Обстановка была похожа на рабочее место нашего главреда, разве что, у последнего не пахло старостью, лекарствами и близкой смертью. – Мне не часто приходится принимать гостей. Живу я один, но очень много работаю. Времени на домашние дела катастрофически не хватает.
