— Что ты, что ты?! — испугалась княгиня. — Не надо такого сказывать, — она набожно горячо перекрестилась.
— Про Куничей помалкивай, поняла! — прикрикнул на Евдокию «архангел», он был не блажным молитвенником, как рисовал его Мстислав, Ростовский князь мог быть грозен.
Дуня спешно поклонилась.
— Эй! — крикнул Константин. — Вдову Юрко Половчанина на двор к нему сведите.
Слово «вдова» оцарапало Дуню. Князь отвернулся, разговор был окончен. Злосчастный пояс так и лежал на мягкой ладони княгини.
Гридень вел Евдокию обратно узкими теремными переходами. «Ради чего любого моего сгубили? Как он сейчас сказал — безделица, блажь? Поддался искушению, позарился на силу ведовскую, а теперь робеет, греха боится, а Юрашик мой…» А слезы все текли и текли по бледным щекам.
Два воя, смущенно отворачиваясь от бабского горя, молча вели Евдокию по улицам большого города. За ними на приличном расстоянии скользил вдоль заборов Тишка — добровольная Дуняшкина охрана.
Ростов был градом гордецом, зазнайкой. Он не прятал богатства от чужих глаз, как Торопец, а выставлял их напоказ. Дуня с удивлением заметила за забором на ветках прихваченные морозом яблоки. Они с бабкой в Корче старались собрать урожай до последнего самого худого яблочка, высушить или вымочить, или в соломку обернуть да в прохладный погреб, чтобы подольше полежали. А здесь, видно, так сыто живут, что и яблоки за еду не считают. Град казался ей чужим и неласковым, его шумная суета, хвастовство в каждом завитке резного наличника, безразличие к беде одинокой гостьи, всё невольно вызывало отторжение у молодого израненного сердца. Наслаждаться красотой Ростова Великого Евдокия не могла.
— Пришли, — толкнул крепкую тяжелую калитку один из воев.
Дуню охватило волнение. Как ее встретят? Она робко вошла во двор. Взору предстал новенький, не успевший еще почернеть сруб двухъярусного терема, увенчанный небольшой светлицей, ряды хозяйственных клетей, распахнутая дверь конюшни, в углу стояли умело сбитые сани. Везде чувствовалась заботливая рука. Раньше Дуне казалось, что у бесшабашного Юрия хозяйство должно быть в запустении, и готовилась почему-то увидеть покосившиеся хоромы с обвалившейся крышей. Правильно, простота деревенская, он же не смерд корческий, а кметь княжий, и без него есть кому за хозяйством приглядеть.
— Эй! — крикнул княжий вой. — Есть кто?! Я вам хозяйку привел!
Из конюшни выскочил взъерошенный паренек в распахнутом кожухе. Широкое с крупным носом лицо уставилось на незнакомку. Из дома выбежали, на ходу запахивая душегрейки, старуха и баба лет сорока, обе с такими же широкими лицами и крупными носами. Одна порода. За бабой жалась курносая девчушка лет семи, на плечо упала тонкая озорная косица.
