Все четверо изумленно взирали на испуганную Евдокию. Последним неспешной походкой из сеней вышел старик: расчесанные на ровный пробор седые волосы, белая до пояса борода, крючковатый нос, суровый взор из-под кустистых бровей. Он был похож на филина. Важно без суеты дед подошел к княжьему вою, вроде как поклонился, но тоже с горделивым достоинством.
— Чего надобно, Гаврила?
— Хозяйку вам по велению светлого князя привел. Вдова Юрки вашего, — кивнул он на Дуню.
— Как вдова? А Юрко наш где?
— Сгинул под Ярославлем, должно, убит, только она спаслась.
Обе бабы и девчушка истошно заголосили:
— Юрушка наш, голубчик, на кого ж ты нас покинул?
— Вы бы в дом хозяйку завели, а потом бы плакались, три дня по лесам брела.
— Пойдем, хозяйка, — надменно махнул головой старик. — Тебя как величать?
— Евдокией, — несмело ответила Дуня.
— Ну, заходи в дом, Евдокия Юрьева[69]. Откуда будешь?
— Из Полоцка.
— А приданое значит тати разграбили? — прищурился дед.
— Бесприданница я, — честно призналась Дуня.
— Похоже на Юрку, — вдруг всплакнул старик. — Ты никому, Юрьева, про то не сказывай, — он стыдливо утер слезы, — говори, что приданое дорогой сгинуло. Я — Акинф, а то бабка моя Матрена, а то дочь моя Варька — вдовица, да детки ее — Клим и Стешка. Хозяйство здесь ведем.
Все, кроме Клима, сидели за широким столом. Отогревшись у теплой печки и наевшись, Дуня стала клевать носом. Женская часть Акинфовой семьи посматривала на новую хозяйку с недоверием, они тихо перешептывались. С украшенного рушниками красного угла на Евдокию взирала печальная Божья Матерь. Вздыхая и торопливо крестясь, старуха Матрена зажгла лампаду. Никто у Дуни ничего не спрашивал и ничего не рассказывал, сама она расспрашивать стеснялась, да и не было желания. Она все ждала, когда ей предложат лечь спать, но бабы или не понимали, что она устала, или нарочно издевались над ней. В отличии от Акинфа, в них чувствовалась скрытая враждебность. Наверное, совсем не так бы ее встречали, если бы она вошла с Юрием. Все было бы по-другому.
— Дед, там от Куничей пришли, хозяйку новую требуют, — высунулась нечесаная голова Климки.
Евдокия торопливо вскочила. «Они должны знать, где Юрашик. Может скажут?!» Она вылетела на двор, за ней потянулось и Акинфово семейство.
— Ты что ли жена Половчанина? — неизвестный плотно-сшитый муж в хорошем кожухе заносчиво взирал на Дуню.
— Я, — с вызовом вздернула подбородок Евдокия.
— А ведаешь ли ты, что муженек твой ряд с Евстафием Куничем заключил, да боярышню нашу Евпраксию засватал?
