— Кошель береги, — предупредил Юрий, оттесняя от нее настырную торговку.
Дуня схватилась за калиту, на месте. Фу-х, отлегло.
Взгляд Евдокии остановился на разложенном поверх деревянного настила пестром добре: пояса, рушники, повои, поневы — все, что так радует женское сердце. И это была ее собственная работа! Да ее, свою вышивку мастерица узнала бы из тысячи. Здесь, в Витебске, но откуда? Дуня ласково коснулась нагретых солнышком ниток.
— Повой моей бабе надобен, — пробасил над ухом Юрий.
— Выбирайте, — засуетился розовощекий гость, широким жестом обводя товар, — из Полоцка привезенные, самой княгини рукодельницы вышивали. Княгиня носит, и твоя баба станет носить.
— Да врешь ты все! — возмутилась Дуняша. — Корческий узор, как у меня на поневе, — она потянула вперед край подола, — вот.
Румяный ухарь раздраженно пригладил волосы:
— Вот в Корче ихней для княгини полоцкой и ткут. Берете али нет?
— Но…, — начала было Дуняша.
— Берем, — отодвинул ее Юрий, — вон тот, самый красивый, — указал он на очелье[50], украшенное сплетением цветов и трав, смутно напоминавшим орнамент ведовского пояса.
— Это моя работа, — зашептала ему Евдокия, — а берут в три дорога, как за светлой княгини мастериц. Лучше ниток купить и тряпицу, я потом сама справлю.
— Этот берем, — упрямо повторил чернявый, не слушая Дуню, — я тебя к дружине в рушнике поведу?
— Я сама заплачу.
— Позорить меня на весь торг станешь, на — надевай, — и Юрий насильно всунул Дуняше цветастый повой.
— Хороша, — угодливо заулыбался румяный.
— Вот стыдоба, свою работу так-то дорого на голову напялила, — ворчала себе под нос Евдокия.
Она лишь вскользь глянула на лавку златаря[51], стараясь побыстрее пройти мимо, пока не пристали цепкие торговцы, но Юрий, ухватив ее за руку, потянул к богатому лобазу:
— Выбирай.
— Мне не надобно, — отвернулась Дуняша.
— Лазоревые давай, — указал чернявый златарю на нитку голубеньких бус. Ровненькие и гладенькие, один к одному камешки раньше, наверное, заворожили бы Дуню, но теперь гостинцев от Юрко она не хотела. В щедром подарке ей виделся откуп за бесчестье, словно он спешил отдариться за жаркие витебские травы.
— Мне не надобно, — упрямо повторила Евдокия.
— Какая у тебя ладная молодуха, — улыбнулся худощавый златарь, — иных-то баб не оторвать, последние порты с мужа готовы снять.
Он длинными гибкими пальцами смахнул уличную пыль с лазоревых бус и протянул чернявому. Юрий, не торгуясь, кинул на лобаз серебро, подхватывая голубую нитку.
