Воды Витьбы[47] отразили осунувшееся печальное лицо. Евдокия обвязала голову белым рушником. Края холстины после стирки были еще сыроваты, но на окаеме уже показались купола витебских церквей, нельзя выходить к граду в срамном виде. Юрий ухмыльнулся новому убрусу, но от злой шутки воздержался. Он то с горделивым видом отстраненно поглядывал по сторонам, всем своим обликом показывая, как ему плевать на размолвку, то заискивающе начинал суетиться вкруг Дуняши, стараясь всячески угодить, не добившись ничего, опять надувался фазаном, и так без конца. Евдокии хотелось возненавидеть его, утопить в праведном презрении, но из этого тоже ничего не получалось. Она пыталась корить и себя за греховную слабость, мысленно просить прощение у родителей и бабки, но проклятая любовь и тут лезла с нежными оправданиями, не давая раскаяться как следует.
И вот он Витебск[48]. Наконец-то их окружат другие люди, новые лица, идти вдвоем было невыносимо.
Город впечатлил Дуняшу, она с открытым ртом рассматривала мощный крепостной сруб. До этого Евдокия бывала несколько раз с отцом, а потом и с мужем в Полоцке и всегда считала, что краше града и быть не может. Но Витебск не уступал седому соседу, с неудержимым задором юной столицы он рос вширь, богател, наряжался церквями и теремами, шумел на двух берегах тихой Витьбы, готовясь в славе и мощи потеснить древние княжьи столы.
Путники подошли к восточным воротам, перекрестились на икону надвратной церкви и попали в водоворот уличной суеты. Никто не остановил их, не спросил, кто они, откуда, что забыли в граде, никому не было дела до вновь пришедших.
В верхний город на левую сторону, где обитал сам князь, бояре и нарочитые мужи[49] Юрий Дуняшу не повел, сразу завернув к правобережному Взгорью. Здесь на посадской стороне раскинулся Восточный торг. Где-то среди бойких купцов затесался и ростовский вой Горыня, изображая миролюбивого гостя. Чернявый стал выискивать дружка в пестрой толпе.
А торг кипел. Конец лета — начало осени — самая бойкая торговля. С кособоких волокуш стаскивали мешки с зерном, из огромных корзин выглядывала золотистая репа, в кадушках алела брусника, от бочек с мочеными яблоками шел дразнящий аромат. Гости зазывали на все лады. Оружейники, сразу распознав в Юрко воина, стали хватать его за рукав, предлагая начищенную до блеска броню. Шустрая курносая девка трясла перед Дуняшей лисьей шкуркой, показывая, как играет на солнце мех. От всей этой суеты у Евдокии закружилась голова.
