— А человек ночью был, — как бы между прочим выронил Юрко.
Туесок подпрыгнул в руках у Евдокии, часть жира выплеснулась.
— Тише, тише! Чего ты так всполошилась? — чернявый забрал туес из трясущихся рук. — Охотник какой под дождем заплутал. Я сначала не увидел, дождичком приметы смыло, а потом в двух местах все же след разглядел, на полуночь уводит. Ушел он.
Дуня затравленно посмотрела на север.
— А если и столкнемся с этим пропащим, нешто я, дружинник княжий, со смердом не справлюсь, да он сам нас стороной обойдет, — Юрко хвастливо расправил плечи.
— То если живой, а если…
— А на если у нас складень материнский заготовлен и молитва добрая. Есть давай да в дорогу собираться, — его железное спокойствие и уверенность немного уняли тревогу Евдокии.
Сосны, перемежаясь с елями, указывали путь на восток. Беглецы, отдохнувшие и сытые, бодро шагали, отмахиваясь от докучливых комаров. Солнце теплой рукавицей быстро просушивало сырую хвою. Воздух стал суше, дышалось легче.
— А ведь ты так и не сказался, кто эти люди, что за нами гонятся. Ты носатого-то признал, по лицу твоему видела, — Дуне не нравилось оставаться в неведенье.
— Все-то она примечает, прост… Признал, — согласился Юрко, но дальше помалкивал.
— И? — подтолкнула его к ответу Евдокия.
— Что и?
— И кто это?
— Истома, бояр Куничей гридень, — неохотно выдавил Юрий.
— Ваш ростовский?
Чернявый кивнул.
— И за тобой гонится? А за чем ему то?
— А Бог его ведает, может Куничи сами хотят князю угодить, и вместо меня пояс на колени положить, а может изменники и для кого другого стараются. Времена нынче лихие, сегодня кланяются, а завтра нож промеж лопаток воткнут.
Юрко опять замолчал, разговор отчего-то был ему неприятен.
— А как те Куничи прознали, что ты за поясом отъезжаешь? — зато Дуняше очень хотелось все выспросить.
— Да мало ли как, при князе ходят… А я еще удивился, как это они быстро на ряд[42] согласились, думал упираться станут, ан нет. Теперь понятно, живым меня не ожидали снова увидеть, — сам с собой тихо рассуждал Юрий.
— Какой ряд?
— Дунь, что ты прилепилась как репей?! — разозлился чернявый. — Уж я тебе что надобно сказал!
Дуняша обиженно отвернулась. «Не хочешь говорить, так и не надо, чего орать-то?» Дальше оба, насупленные, шли молча.
К полудню опять началась топь. Выбирая место посуше, вперед повела Евдокия. Чернявый так же угрюмо плелся позади. Узкая едва заметная тропка петляла промеж покрытых густой ряской застарелых луж, от них смрадно тянуло тухлой водой. Согнутые дугой осины и березы, точно кланяясь дядюшке болотцу, образовывали над головой шатер. Из-под ног шарахались потревоженные лягушки.
