Дед перевернул труп.
— Здорова, Юрьева, не хотел бы я тебе под руку попасть. Кто ж такой? — он поднес лампаду ближе. — А знаю, гридень Куничев.
— Вы чего двери на ночь не запираете?! — зашумел на Акинфа мальчишка.
— Ворота-то закрыты, зачем еще и дверь запирать? Никогда не запирали. Чего у нас брать-то? — проворчал старик.
— Я за ним от самого Куничева двора крался. Да он через забор, не глядя, перемахнул, а я коротковат, пока перелез, чуть не опоздал.
— Нельзя, чтобы его здесь нашли, — засуетился дед. — На руку Маланье будет, скажет, ты полюбовника убила, чтобы он тебя не выдал.
— Так Тиша же подтвердит, что он убивать меня шел. Да вон удавка у него в руке, — Дуня никак не могла отложить окровавленный топор, так и стояла, прижимая его к груди.
— В половицу завернем и со двора на салазках вывезем. На торгу выкинем. По утру найдут, — Акинф стал заворачивать труп в рогожу.
— Лучше на стену подняться и в ров скинуть, — предложил Тишка. — По торгу и ночью гуляки могут шататься, увидят.
— Ты здесь приберись, хозяйка, пока мои не проснулись. Бабам не сказывай, у них язык, что помело, взболтнут.
— Я с вами пойду, помогу, — отозвалась Дуня, откладывая, наконец, топор на лавку.
Ночной воздух пах дымом, это отдавали последнее тепло растопленные на ночь печи. Трое с салазками крались вдоль заборов. Сверху на труп навалили хворост, хотя не понятно, как они будут объяснять, зачем им далеко за полночь гулять с дровами. На счастье, заговорщикам на встречу никто не попался. Тишка показал неохраняемое прясло с приставной лестницей. Обвязав Истому веревкой, дед и мальчишка потащили его наверх. Дуня помогала снизу. Постояв на забороло[73] и немного отдышавшись, они протиснули тело в волоковое окно, сверток беззвучно упал вниз.
— Теперь деру! — скомандовал дед.
Но Тишка не пошел с ними обратно.
— Давай здесь, сестрица, простимся. Больше я тебе не нужен.
— Отчего же не нужен, братец названный? — улыбнулась Евдокия.
— И сама за себя постоять сможешь. Прощай, — Тишка лихо сдвинул шапку на макушку.
— Прощай, спасибо. Храни тебя Господь, — перекрестила мальчишку Евдокия.
Она с Акинфием спустилась вниз, а Тишка остался стоять на забороло, помахивая им на прощанье снятой рукавицей.
— Это что ж, сродник твой полоцкий? — спросил дед.
— Нет, это ж ваш ростовский. Нешто ты его не знаешь? — удивилась Евдокия.
— Град большой, разве всех прознаешь, — пожал плечами Акинф.
— Так у него еще дядька конюхом при княжьих конюшнях, помог мне к князю на двор попасть, Яковом, как моего батюшку, кличут.
