Константин встал, налетевший озорной ветер подхватил алый княжеский корзень[72].
— Поскольку ряд заключен во хмелю, — полетел мягкий голос «архангела», — то платить половину — шесть гривен.
— И на том спасибо, — тихо в ухо Дуне проворчал Акинф.
— Задолжал я кметю своему Георгию как раз шесть гривен, за него тебе, Евстафий, отдаю. А сю бабу считать пока женой Георгия Половчанина. А там видно будет.
Князь пошел в терем, суд свершился. Акинф сиял, что купол соборной церкви. Маланья, со словами: «Рано радуетесь. Еще посмотрим», скрылась в толпе. Куничи важно прошествовали мимо, младший нагло подмигнул Дуняше. Видно, исходом они тоже были довольны, ну или делали вид, что довольны.
— Что, сестрица, осилили недругов? — откуда-то из-под руки вывернулся Тишка.
— Осилили, — за Евдокию похвалился Акинф. — Пойдем домой, Юрьева, пироги есть.
— Пойдем, Тиша, с нами, — позвала паренька Дуня.
— Нет, я пирогов не ем, брюхо от них болит, — хихикнул мальчишка и пропал.
Хозяйка и ее тиун шли по гудящему, шумному городу. Теперь Дуняшу привечали, ласково улыбались и кланялись. Она кланялась в ответ.
Была половчанкой, а стала ростовчанкой. Город ее принял. «Только Юрия рядом нет».
Они завернули в свой проулочек, у ворот стояла богато одетая небольшого росточка девушка. Она была моложе Дуняши, совсем юная. По короткому вздернутому носику Евдокия сразу признала сестру Куничей. Евпраксия нервно теребила перекинутую через плечо косу, красивые тонко изогнутые брови хмурились, щечки горели. Акинф, низко поклонившись боярышне, первым шмыгнул в калитку, Евдокия хотела войти за ним, но соперница заслонила ей проход.
— Так вот ты какая, разлучница! — звонко пискнула девица. — И тебе мой Юрка понадобился. Из-за тебя с ним беда приключилась, кабы не ты, у нас свадьба уже была бы! — голос срывался от волнения.
Евдокии хотелось выкрикнуть: «Да причем здесь я, коли это твои братья решили его сгубить?», но она лишь устало спросила:
— Чего тебе надобно? — Дуне хотелось побыстрее попасть во двор.
— Будь ты проклята, ты и плод твой! Родится не в срок, уродливое, кривое, косое; красота твоя сгинет, счастья тебе во век не будет, — Евпраксия говорила быстро, словно повторяла чьи-то заранее заученные слова.
— Ох, дурная ты девка, — сочувственно улыбнулась Дуня, — нешто не знаешь, что проклятье, как муха надоедливая, покружит, покружит да назад к тебе и вернется. Домой ступай, пока няньки искать не кинулись.
— Не видать тебе Юрия! Никогда его не увидишь! И тебе он не достанется! — не унималась девица.
