Эшли пожал плечами.
— Быть может, старик опасается, что эта история заставит тебя переменить о нем мнение? — предположил он, и Элизабет бросила на кузена неприязненный взгляд. Ей очень не нравилось, когда Эшли столь панибратски называл ее отца стариком, но эта мелочь не шла ни в какое сравнение с его обвинениями. Чтобы отец сделал нечто, бросающее тень на его доброе имя — о таком даже помыслить казалось кощунством. Томас Уивер всегда был человеком чести, дорожившим своей репутацией ничуть не меньше, чем дочерьми. Однажды он в страшный мороз проделал верхом пятнадцать миль, чтобы не оставить своего давнего товарища на дуэли без секунданта. А Эшли смел намекать на какую-то темную историю, как будто говорил не о самом близком своем родственнике, по сути, давшем ему все, что он сейчас имел, а об авантюристе с последней полосы «Таймс». Нет, такого Элизабет стерпеть не могла.
— Ты с кем-то путаешь папу! — довольно-таки жестко проговорила она. — Или злословишь, что мне совсем уж непонятно! В любом случае я больше не намерена обсуждать с тобой такие вещи!
С этими словами она открыла дверцу стойла и вывела Тайну из конюшни. Вряд ли Элизабет собиралась пуститься на ней вскачь без седла и упряжи, просто не могла находиться рядом с человеком, оскорбившим ее отца. Она, конечно, давно знала Эшли и его грубоватую манеру общения, но сейчас ощутила, что в одном помещении с ним ей не хватает воздуха. Может быть, потому что услышала в его словах долю правды?
— Элизабет! — Эшли выбежал следом за ней — взволнованный и виноватый. Увидел, что она не успела далеко отойти, и облегченно тряхнул головой. — Прости! — извинился он прежде, чем подойти ближе. — Ты неправильно меня поняла.
Она сдержала резкий ответ: в пошатнувшемся благоденствии ей требовался союзник, а не еще один враг, а Элизабет, несмотря на некоторое недовольство поведением кузена, очень ценила его за ум и наблюдательность.
— Я хотела бы в это верить, — произнесла она, — но ты, кажется, выразился достаточно ясно.
— Я лишь хотел сказать, что у Томаса, несомненно, немало врагов, которые будут рады его падению, — принялся объяснять Эшли, и Элизабет, помимо своей воли, прониклась его озабоченностью. — Видела бы ты, какими взглядами нас прожигали после этой злосчастной победы. Кто-нибудь из конкурентов наверняка мог задумать недоброе. А твой отец — не сердись! — чересчур открыт и доверчив к людям и потому вполне мог попасть в неприятную историю, о которой тебе не желает рассказывать, опасаясь твоего осуждения.
