— Мама! Закрой, пожалуйста, за мной дверь.
Она, привычная к ночным вызовам, спросила:
— Что случилось, Алешенька?
Алексей Антонович успокоил:
— Не волнуйся, ничего не случилось. И прости, что так рано разбудил тебя. Закрой за мной дверь. Я ухожу.
Та спросила, не выходя из комнаты:
— Далеко ли, Алешенька?
— Люблю, когда спрашивают не «куда», а «далеко ли».
— Суеверие?
— Если хочешь — да, немножко и не во всех случаях.
— Ты идешь на прогулку? — она одевалась; слышно было, как шаркали по полу ночные туфли. — И, конечно, с Анютой?
— Тебе это неприятно?
— Она милая барышня, очень милая, — задумчиво и уважительно отозвалась мать, выходя из своей комнаты, — я была бы рада со временем назвать ее своей дочерью.
— Ты, мама, умышленно не говоришь «снохой»? — засмеялся Алексей Антонович.
— Да, мне это слово не нравится так же, как тебе «куда».
— А тебя не стало бы шокировать, что она горничная?
— Нет, Алешенька! Труд, какой бы он ни был, не позорит человека. К тому же Анюта человек нашего круга: тоже из семьи ссыльного.
— Да, но я все-таки доктор, — подмигивая и молодцевато покручивая усы, сказал Алексей Антонович.
— Анюта очень умная девушка. Была бы жива ее мать, она, как и я тебя, вывела бы девочку в люди.
— Тогда мне нужно спешить, мама, — выдерживая прежнюю шутливость тона, сказал Алексей Антонович, — не то я окажусь женатым, еще не выходя из дома.
Он взял приготовленный с вечера небольшой дорожный саквояж и распахнул дверь.
— До свидания, мама. Я иду гулять, просто гулять. А ты опять ложись и спи.
Над рекой, черкая острыми крыльями по воде, охотились за мошками стрижи. Они то исчезали один за другим в бесчисленных отверстиях-гнездах, точно высверленных в обрывистом глинистом берегу, то вылетали оттуда, наполняя гомоном тихую свежесть утра. Вода стояла высокая, и тальники на островах были затоплены почти до макушек. Они шевелились, как от ветра. Паромщик перетаскивал подъездные мостки. Вода все поднималась и начинала заливать их.
— Филипп! — окликнул паромщика Алексей Антонович. — Скоро поплывешь на ту сторону?
— А вам что, в слободу, что ли? — отозвался Филипп, захлестывая канат за столб, косо вкопанный в землю.
— Надо бы в слободу.
— Только что плавал, Алексей Антонович, поранее бы вам подойти. Больно уж хлопотно в такую воду подчаливать на том берегу: неглубоко, карбас по гальке скребет, а струя жмет так, аж спасения нет, — заклиниться на мель недолго. Да уж, коли надо, поехали! Для вас всегда уважу.
