Бывало, что подолгу Порфирий не находил работы. Тогда, он о чем-то думал угрюмо, исчезал на несколько часов, а возвратившись пьяным, совал, так чтобы не заметила Лиза, под подушки либо под блюдце на столе три-четыре мелкие монеты. Если денег достать не удавалось, он молча ходил грузными шагами по избе, украдкой поглядывая на пустую полку возле печи. Останавливался у окна, заложив руку за спину. Не оборачиваясь, сурово спрашивал:
— Лизавета, ты ела?
— Ела, Порфиша.
— Говори правду.
— Ела.
— Ну ладно…
Бывали вечера, когда Порфирий вдруг подходил, крепко, до боли, обнимал ее и сразу же отталкивал прочь. Чувствовала тогда Лиза, что страсть сжигает сердце Порфирия, и жутко ей делалось в эти минуты. Страшнее ненависти такая любовь. А Порфирий брал шапку и, ссутулившись, молча выходил из дому.
Казалось тогда Лизе, что ждет от нее Порфирий теплого, задушевного слова, такого, которое всплывает из самых чистых уголков любящего сердца. И ей хотелось быть искренней, хотелось рассказать мужу всю правду, облегчить свою душу. Но разве можно об этом сказать?.. И Лиза молчала…
…А потом… Потом Лиза как-то вся сразу повяла; в страхе обмирала, прислушиваясь к жизни того, невидимого… Томилась, не зная, когда наступит тот день, в который все станет понятным Порфирию. И что тогда будет?
А к глухой любви Порфирия прибавилась страстная ревность.
В канун престольного праздника Николы-зимнего, когда за окном вихрастыми столбами металась снежная вьюга, а Лиза, вытянувшись на цыпочках, укрепляла в переднем углу, под потолком, душистые ветки темно-зеленой пихты, Порфирий рано вернулся домой. Тихо вошел, отряхнул снег с истрепанной шапки и молча сел на скамейку. Он был трезв. Лиза стояла к нему вполоборота, вытянув вверх обнаженные руки. Старенькая кофтенка туго обтянула ее набухшую грудь. Русые волосы рассыпались по плечам. Голова откинулась назад, на шее пульсировала тонкая жилка. Непослушные ветки пихты скользили по стене. Порфирий вдруг заговорил. Заговорил, редко и трудно выцеживая слова:
— Лиза, скажи: зачем ты… замуж пошла… за меня?
Пихтовая ветвь вывалилась из рук Лизы, с шумом упала на пол. Порфирий продолжал:
— Брал тебя — думал: вдвоем будет легче, пить перестану. Не выходит. Спаивают меня, чтобы задаром работать заставить, а я с собой совладать не могу. Загублю твою жизнь… Ты баба ладная, красивая… Жалко тебя… Зачем ты за меня пошла? Тебя взял бы любой… кто с хозяйством. Я тебе не пара. Знаю. Уйдешь ведь ты от меня.
