С улыбками подходят к костру; мать идет к ручью, в погребок, за сметаной; отец присаживается отбивать косы.
— Молодец, дочка, — похваливает он, — стряпать научилась! Скоро замуж отдадим. Присматривай, Клавдея, жениха.
Садятся обедать в кружок — котелок посредине, — отец первый черпает, глотает, откладывает ложку в сторону и, усмехаясь, говорит:
— Ну, мать, должно, Лизутка ученой будет… Как там чайник, еще не скипел?
Каша горькая от соли…
…Лиза первый раз на вечорке. Зима. Изба жарко натоплена. Полно девок и парней. Смех, шутки, визг.
Она и раньше, с ребятишками, бегала смотреть на пляску, да на нее тогда парни и взгляда не бросали, а сейчас гармонист, лихо, с переборами, выделывая на двухрядке «Подгорную», глаз с нее не сводит.
Начали играть в «соседи». Соседом подсел гармонист, обвил руками ее плечи, что-то шепчет на ухо — ничего не слышит она, бьется сердце, глаза застилает туман.
— Сосед, доволен ты своей соседкой?
— Доволен.
— Покажи свое удовольствие.
Гармонист крепко обнимает ее, тянется к губам. Ей стыдно и в то же время радостно… Нет! Она вырывается, бежит в сени. Вслед несется дружный хохот. А парень нагоняет ее в сенях, хватает в охапку, целует и в клубах морозного пара тащит обратно, красную, от стыда…
В мысли вплелся и оборвал их детский, сердце щемящий плач. Лиза очнулась, подошла к постели и стала баюкать ребенка:
А-а-а! А-а-а! А, байки-побайки!
Бегут серы зайки.
Бегут серы зайки,
Несут балалайки.
А-а-а! А-а-а! А, баюшки, бай-баю!
Никанор живет с краю.
Никанор живет с краю
С Никанорихою…
И снова в памяти встает пережитое…
…Прошлое лето угадало жаркое, к тому же частенько перепадали дожди. Оттого как на дрожжах поднималась трава в лугах, грибы полонили березники, в борах наливались ядреные ягоды.
Голубицы уродилось особенно много. Девчата собирались ватагами, оглашали бор хохотом, визгом и криками, а к вечеру, задорно распевая частушки, несли на плечах полные ведра сладкой ягоды.
Кончался сенокос. Приближалась страда. Ильча, отец Дизы, хлеба не сеял. С тех пор как женился он и, стремясь к независимости, ушел из работников от кулаков Сиреневых, стал заниматься охотничьим промыслом. Только летом бывало для коня подкосит травы, что придется на его долю по жребию, и снова подастся в тайгу. Некуда больше деваться. Захватили на еланях добрые земли деревенские богатеи, а на песках либо в низинах не хлеб родится, а слезы. И уж кому-кому, а прежнему батраку, которому теперь — ишь ты! — на других работать солоно показалось, разве уступят хозяева пай доброй земли? Нет, никогда. Ушел из работников? Так знай же, как жить без земли, как жить без хозяина! Поживи, поживи, пока сам молодой да есть охотничий фарт у тебя, а потом…
