Спившийся, разгульный, изнемогающий от богатства Елисеев пресытился жизнью настолько, что его уже ничто не могло взволновать, ему не хватало собственной изобретательности, чтобы закатить сверхгнусную оргию. Нужен был человек, который придумывал бы всяческие мерзости и, разжигая воображение хозяина, творил их на глазах у него. Это с успехом и проделывал отец Лакричника.
Войдя в трактир, фельдшер осмотрелся, увидел пьяного Порфирия, улыбнулся, издали тросточкой словно перечеркнул его и направился к столику.
— А что означает сия скучная бумага за сим радостным столом? — остреньким взглядом впиваясь в расписку, спросил Лакричник.
Митрич ласково погладил свою плешинку, порозовевшую от удачи и выпитого вина.
— Обыкновенное дело, Геннадий Петрович, — пояснил он, пододвигая карандаш Лакричнику, — самая деловая расписка. Не откажитесь засвидетельствовать на ней подлинность подписи Порфирия Гавриловича.
— Можно, это можно. Verba volant, scripta manent, что означает: слова улетят и забудутся, написанное — останется. — Он с брызгами расчеркнулся на документе, украсив на этот раз свой автограф полным воспроизведением гражданского достоинства: «Фельдшер шиверской уездной больницы Лакричник-Пшикин».
В трактир начали набираться посетители. Митрич ушел за прилавок, Лакричник придвинулся к Порфирию, приглашая его опрокинуть еще хотя бы одну рюмочку. Порфирий тупо глядел на Лакричника, силясь что-то припомнить…
— Нет, Лакричник, пить не буду… Все… Я уже… Да… уже… Я, знаешь, приплыл только… Ну, и вот… надо к Лизавете пойти… Ждет, поди…
— Ждет? Конечно, ждет нежная супруга. «Зря, говорит, Порфирий Гаврилыч дней на десять раньше не приехал».
— Как? Ты что говоришь? — с трудом осмысливая слова Лакричника и чувствуя в них какой-то особый, недобрый смысл, уставился на него Порфирий. — Ты к чему это?.. Говор-ри… — ударил кулаком по столу, так что зазвенели рюмки.
— Э-э, Порфирий Гаврилович, какой вы нетерпеливый! Выпейте рюмочку, прошу, тогда, может быть, и расскажу.
Порфирий стиснул зубы, наморщил брови. Замахнулся было тяжелой рукой, хотел смести со стола все. Но опустилась рука. Схватил рюмку. Выпил. Не отрываясь, налил раз за разом еще четыре и, осушив последнюю, яростно хлестнул ее об пол. Лакричник кривил губы усмешкой.
— Так бы, Порфирий Гаврилович, и давно. С таким, интереснее разговаривать. Можно и забавную историю рассказать.
— Говори! — задыхался Порфирий. — Догадываюсь я… Спуталась с кем-нибудь… Говори: с кем? — закричал он и осекся: в бутылке словно бы что-то зашевели-: лось… Он не отрываясь глядел на нее, а Лакричник захлебываясь нашептывал:
