— Эко, мужик! Морозите ребятишек. Пэтэма, подведи меня к двери.
Водой приготовил дров, Бали вернулся с растопкой, и запылал костер на снегу. Расселись вокруг огня. Атэк с Водоем курили и тихонько советовались, куда кочевать. Бали слушал разговор. Решено было скорее покинуть загрязненное место. Бодой хотел уже идти в лес за оленями, но вмешался Бали.
— Мне никогда не приходилось уходить от нескороненных, — сказал он. — У Шодоуля одна дорога, у наемного. Уйдем позже…
Атэк с Водоем переглянулись: что ответишь на это отцу? От могилы уходить легче, кто будет спорить? Но кто будет собирать мертвеца в большую дорогу?
— Что молчите? Я не вижу, много ли дня? До ночи схоронить надо. Не успеем, ночевать придется.
Нет, ночевать с покойником еще страшнее, чем хоронить. Бодой преодолел страх.
— Отец, лабазить[18] покойника будет долго, — сказал он.
— Положим в землю.
— А гроб?
— Схороним в моем одеяле. Атэк зашьет.
Лицо Атэк покрылось пятнами. Задергались губы.
— Я… я боюсь.
— Эко, боюсь!.. Давай мне иголку, я сам зашью его мало-мало.
Бали спокоен. Но как он будет зашивать? Игла- не дело рук мужчины, а слепого и подавно.
— Зашьет она, — сказал сурово Бодой, указывая на жену.
Это обозлило Атэк. Щеки ее досиза налились кровью. Пэтэма вызвалась помогать матери.
— Сиди! Пособница! — прикрикнула на нее с досадою мать.
Бали достал из кармана отделанную слюдой берестяную табакерку, постукал по ней, но не стал нюхать. Он хорошо знал, что в ней нет табаку. Болтается там щепотка золы вереска, да стоит ли ею набивать нос? Зола хороша только в табаке, как приправа.
Великий томулян[19], на котором плавает грузная земля, наклонился в сторону солнца, и над тайгой занялся северный день. Бодой вскочил на ноги и начал валить в костер дровяные кряжи. Всем стало ясно, что он решил таять землю.
— Пока тает земля, вы зашивайте, — сказал Водой. — Отец, помоги Атэк. Я соберу оленей.
— Ты скорее! Слышишь?
Крик Атэк поглотил лес.
С оленями Бодой вернулся в полдень. Толстые кряжи съел огонь. Вокруг стаял снег, зачернела широко земля. У входа чума головой на запад неподвижным обрубком лежал Шодоуль, зашитый в одеяло. На него никто не смотрел. В дорогу ему положено все: кусочек хлеба, чашка, котел, седло.
Водой сгреб с огнища угли, золу, рыхлил топором землю и выгребал ее деревянной лопаткой. Вырыл яму по колено и глухо пробормотал:
— Отец, станем класть.
Вскоре над свежей могилой была разровнена земля, поверх набросан деревянный настил. На подрубленной сосенке повешены котел, седло, узда и парка Шодоуля.
