Homo Revolution: образ нового человека в живописи 1917-1920-х годов | страница 29
C 1918-го года Петроград перестает быть столицей России и находится буквально на грани выживания. Количество жителей города сокращается более чем в два раза, но посреди хаоса, бесконечных расстрелов и озлобленных людей продолжает работать Кузьма Петров-Водкин. Он мужественно переносит невзгоды нового строя и, даже, утверждает, что голод помогает ему творить. Как и многие другие интеллигенты того времени он не перестает видеть прекрасное, ведь, иначе, жизнь для него теряет всякий смысл. И тяга к прекрасному не угасала в обессиленном беспорядками и разрухой Петрограде, в его опустевших дворцах и усадьбах. Одна из самых проникновенно нежных и, в то же время, классически строгих картина Петрова-Водкина «1918 год в Петрограде» (рис. 19) почти сразу, с первой же выставки, получила второе название «Петроградская Мадонна».
(рис.19)
Невероятная полнота изображения города, чистая, словно возвышенная тональность была найдена художником в изображении недавних событий. Хотя, в сущности, ничего исторического эта картина не передает. Словно промокшему после жестокой бури городу так странно созвучно это рождение нового мира. Символично оберегающая покой задремавшего малыша мать кажется символично проникновенно являет собой жест молитвенной любви. Прижимая маленькую детскую ручку к груди она словно удерживает от катастрофы житейской заблудившееся в хаосе человечество. Тонко обрамленная пилястрами и арками, вознесенная над миром, она объединяет в себе образ хрупкой Мадонны с величавой жертвенностью богородичных образов.
Особенность творческого метода Петрова-Водкина легко допускает пространственные преображения в картине, и одним из таких своеобразных решений является полотно «Полдень. Лето» (рис. 20)52. Произведение написано автором на смерть отца и, словно отражает некий пережитый им катарсис, осмысление себя не как индивидуума, а в качестве части народа и необъятной земли.
(рис.20)
В то время как художник начал работу над этой картиной, надвигавшаяся разруха уже начала ломать привычный уклад жизни, и, словно предчувствуя что-то, он пишет полотно ни о жизни, и ни о хвалынской земле, и даже ни о смерти родного человека, а как-бы обо всём сразу, чему есть место под солнцем, и о том, что наверное уже ушло навеки, словно закончив какой-то период своей жизни, который больше не повторится. Патриархальные, яблочно-розовые краски детства Петрова-Водкина больше никогда не найдут отражения в его картинах. В картине «Полдень. Лето» вершина времени торжественного тепла и сияние летнего дня словно растворяет контуры, свойственная Петрову-Водкину графичность уступает место легким мазкам краски, как будто проявившимся сквозь дымку дуновения теплого ветра. Расстелилась в невообразимом покое бескрайняя Земля, с ее полями, реками, дорогами. Небольшая церковь на берегу, лодки на воде, на траве отдыхают косари, крестьянин заготавливает дрова, женщина везет на телеге обед в поле, коровы, и мать с корзинкой держит на руках ребенка. Чуть далее виднеется вечный образ – кормящая мать не переменившая позу с картины 1913-го года. И прямо перед ней изображено тихое похоронное шествие. Очень просто передан ход и течение жизни: род проходит и род происходит, а земля пребывает вечно. Совсем необычна для художника такая насыщенность деталями, но она нисколько не перегружает картину. На переднем плане радостно тянет ручонки ребёнок и его трогательное движение отчётливо напоминает благословляющий жест младенца Христа, в преддверии революционных времен, на пороге нового, страшного этапа, Петров-Водкин пишет одно из самых проникновенных и мудрых своих произведений. Пространственное построение картины позволяет нам взглянуть с необычной стороны на каждый этап человеческого бытия. Перед нами разворачивается все житие человека, от рождения до смерти, словно в каком-то ином измерении это происходящее на картине «сейчас» символично трансформируется во «всегда». Человек смертен. И род смертен. Родина остается вечной.
