В преддверии революционного переворота Борис Григорьев приступает к работе над одним из своих важнейших циклов. После февральской революции 1917-го года цикл «Расея» оформился концептуально, а в конце 1917-го – начале 1918го года он уже был представлен публике на московской и петроградской выставках «Мир искусства». Особую версию цикла составило книжное издание «Расеи», осуществленное В. М. Ясным в 1918 году37. В полном объеме «Расея» ни разу не была представлена в России ни в выставочном, ни в издательском варианте. Трудно сказать, сколько произведений вошло в цикл, поскольку завершался он уже в эмиграции.
Взгляд Григорьева на Россию того времени имеет особую специфику: он всегда направлен слегка «искоса», дает восприятие событий, образов неким боковым зрением, при котором сложно избежать фрагментации и деформации целого, перспективных искажений. Длительное пребывание за границей обострило его способность видеть устойчивые национальные черты и свойства русского характера. 38
Цикл «Расея» появляется в творчестве Григорьева в момент перелома эпох, когда время словно остановилось в некой точке эсхатологического предчувствия, в которой сходятся прошлое, настоящее и будущее, когда человек ощущает бесконечность мироздания и конечность личного бытия. В «Расее» более прочего его интересует современный русский человек, волею общей судьбы оказавшийся в ситуации трагических социальных переворотов, но сохранивший в себе прочные жизненные устои, которые вырабатывались среди народа столетиями. Современники увидели в «Расее» не только социальный образ русского крестьянина эпохи перелома, но и внутренние, глубоко христианские основы русской души, глубочайший тип национального сознания, сращенность которого с природой лишает их обособленно личного существования.
Художник изображал удаленные уголки Петроградской и Олонецкой губернии – места, которые еще были пропитаны традицией патриархальной старины, где еще живы были поучения мятежного протопопа Аввакума.39 Не сюжетное развитие действия и не жанровые подробности, и, уж конечно, не этнографические черты интересовали его теперь, но исключительно современный ему «расейский» человек в разной его ипостаси, своего рода «география русской души», точно фиксирующая некоторые особенности ее «ландшафта». Живые композиции «Расеи» сложились в результате портретных или жанровых зарисовок с натуры, в ходе работы они обобщались, типизировались, высвобождались от случайных черт. Григорьев прибегает к единому композиционному приему, схожему с иконописной традицией: он укрупняет головы крестьян, помещая их поодиночке в центре почти квадратного холста на фоне эскизно написанных полупрозрачными красками, имеющими сходство с акварельными, пейзажных и архитектурных мотивов («Олонецкий дед» (рис. 11) «Старуха-молочница» (рис. 12) – все 1917-го года)
