– Да. Песни мне даются легко. И они действительно становятся востребованными в нашем обществе, и даже более уместны, нежели грёзоискусство, скажу я вам, дорогой соотечественник и земляк. А главное – в них можно достичь подачи многослойного и глубинного смысла, чего не скажешь о моих прежних творениях, хотя, возможно, образности в них больше.
– Угу. Именно глубины смысла нам давно не хватает, поддакнул Ятин.
Они разошлись по домам, но лишь для того, чтобы поразмыслить наедине с собой да встретиться вновь.
Вместе с тем, собрание голосового общения становилось всё более и более многолюдным. Стали появляться новые и новые посетители голосового общения, те, кто раньше даже и не предполагал такой необходимости. Поначалу привлекательностью общения было именно пение. Исполнялись песни старые, старинные, древнейшие и вновь сочинённые нашим искусником. С каждым днём людской приток увеличивался, да увеличивался. Там-сям теперь слушали и рассказывали всякие каляканья, байки. Но, конечно же, песни оставались главной притягательной силой, объединяющей людей. Помещение переполнялось. Находилось множество иных сочинителей. Создалось невиданное собранье певчих собеседников для согласного времяпрепровождения. И оно ширилось без остановки. Да и не было такой силы, чтобы остановить этот рост. Бывший великий грёзописатель, а ныне выдающийся песенник-согласник даже и не предполагал подобного отклика на его деятельность меж населения. И более того – валом пошло предполагаемое им соработничество всех между собой. Так, было брошено семя всем доступного искусства, и оно попало на удобренную почву. Произрастали побеги, давали новые семена, плодились ещё новые отростки, дающие семена, и так далее и далее. Возможно, таким образом пробуждалась некая родовая память, нечто нестираемое. Ведь ей только немножко почвы подсыпать, так она сама и начнёт расти. И никакая продвинутая наука не в силах её заглушить.
Сама собой возникла необходимость появления нового подобного пространства, значительно большего, поскольку вместимость существующего скромного помещения, ещё недавно почти пустующего или заполняемого безобидными чудаками, оказалась неспособной принять столько людей, с виду обычных и без особых признаков чудачества.
Голосовое общение обрело, по сути, обновлённый смысл. Оно всё более и более превращалось действительно в новый вид искусства, мгновенно сочиняемого и сходу исполняемого. И оно не нуждалось в подключении ко всеобщему посредничеству. И его пространство ширилось само собой, стремясь занять всё, что покрывает скорлупа, видом напоминающая необъятную каплю ртути на бескрайнем студёном столе.
