Нужен утеплитель. «Он есть. – Шепчут приветливые местные жители. – Одеяние дедовское, вещественное. В лавке старинных изделий ручной работы. Например, «пончо». Хм, разбежался. Оно одно стоит всего искусственного сопровождения подогрева и проветривания скопом!
Любомир Надеевич вдруг нервно и тяжко расхохотался, вспомнив попытку лавочника, выдающего напрокат самолётики, всучить ему сопровождение проветривания. Пожалуйста, совсем за бесценок. Только зачем оно в местах, где весь воздух соткан из сплошного проветривания, да такого, с каким не сравнится безукоризненное чудо человеческой выдумки?
«Негодяи, – пронеслось в голове у Ятина, – не объяснили разумной последовательности перелёта между странами с точки зрения покупки необходимых вещей. Кабы я знал, что сопровождение подогрева здесь настолько дорого, сначала бы поехал туда, где оно дешевле, чем у нас дома, а потом сюда. И не потом сюда, а в конце сюда, чтобы не возвращаться никуда». Сочная и восхитительная думка о возможном оседании тут навечно и пожизненно, потихоньку затмевалась более свежим отчаянием. «Нарочно лавочники так обделывают, прибыль наращивают, – думал-подумывал неопытный путешественник, – чтоб народу захотелось поездку повторить, опять же для прибытка своего». Столь недавнее настроение счастья устойчиво переменилось на горестный лад. От головокружительного ощущения невероятной сытости свободой, полученной на самолётике, не осталось ничегошеньки. Зато горький осадок сменившегося настроения ума проник в горло, а затем и в желудок. И вновь возникший голод свободы, соответственно, обернулся острым голодом обыкновенным. А в самолёте семейства высоколётов обычно кормят. Если за день налетаешь более трёх часов. Стриков. Уроков. Как раз и налеталось. Бесплатно кормят. Неудобно.
Глава 9. Высоколёт-4
Дорога выдалась не слишком дальней. А за безобидной болтовнёй длительность времени всецело ощущается приятным будто ничегонеделанием, и потому его течение не выпячивает свой внешний вид. Ладонеглядка тому виной. Существо, упрятанное в тайнах черт и пор левой ладони, проявило столь искреннюю словоохотливость да тонкую смешливость, что приводило перелётного госиждивенца в восторженное состояние. Непринуждённое голосовое общение стало для него поистине счастьем. Он с пылким усердием поддался беседам. И не почувствовал испытываемых ранее неудобств: ни в начале беседы, то есть при взлёте, ни потом, то есть при посадке. Утяжеление и облегчение собственного тела вызывало в чувствах не столь заметный отклик на внешнюю помеху, чтобы обращать на него внимание. Такова сила общения. Заодно и не замечалось того, что происходит за окном. Впрочем, в окошко-то он и поглядывать не стал. Скосил несколько раз туда глаза на миг-другой, без особой зацепки на внешний вид, и достаточно с того. И упустил из внимания чистую и ничем неприкрытую синеву необъятного великоморья. Копилка восхищений не пополнилась на ещё одну пригоршню. Пусть. Не видел, так и не видел. Сожалеть не о чем. Более того, зрение Любомира Надеевича задействовалось в соответствие с естественным навыком, – лишь при окончании болтовни, а именно, когда он оказался на твёрдой земле, новой, той, которую предстояло пусть и не изучить, но, по крайней мере, обвести глазами.
