Ятин не забыл спросить о главном.
– Действительно проводников нет?
– Нет, – вступил в разговор Вамнам. – Ты вроде бы смекалистый, а простого не понял. Их всех уволили. Граница-то закрыта.
Ага, – подтвердил бывший проводник, – я и есть уволенный. Совсем вольный. Ссыльный.
– Угу. Ну тогда пойдём сами, что ли?
– Сами. Да, сами. – Бывший проводник встал, отодвинул Вамнама от стола и заварил местную траву. – Вот. Попьёте, и вперёд. Этот человек дорогу знает, – он указал на Ятина, – прошлый раз ходил со мной. Все пути запомнил. Запомнил, а?
Любомир Надеевич покивал головой вверх-вниз, а затем влево-вправо.
– Сами пути запомнить невозможно. А вот как они прокладываются, это знание запало. Их ведь пробивает вода. Зная воду, чувствуя её в себе, поддаваясь ей, можно отыскать правильный путь. Как говорил мой приятель Никола-Нидвора, вода на то и вода, что она водит. И всегда приводит.
– Во, – сказал проводник, – верно заметил. Мне бы тоже надо было чуточку изменить название своего призвания и своей деятельности. Проводник-то я проводник, но с ударением не на звук «и», а на звук «о». Проводник. Однако поздно уже. Уволен. Вода моих знаний испарилась.
Вамнам ухмыльнулся и сказал:
– Ничего, ничего. Я тоже могу подсобить. Только что ведь оттуда. Прошёл. Были, правда, и препятствия, и собственные ошибки. Но пробрался благополучно. Теперь все трое и пойдём в Дикарию. Они вперёд, я назад. Хе-хе. Я ведь шёл сюда, чтоб с ними встретиться да побыть вместе. А поскольку им как беглецам путь обратно заказан, все пойдём к нам.
Тем временем, перебежчиков всё-таки засекли со спутника. Наверное, был ещё некий тайный знак, не предусмотренный ловким Любомиром Надеевичем. И появился самолётик с вооружёнными пограничниками. Быстро. Выскочили ратники и стали приближаться на встроенных в ноги самокатах. Настоящие или изображения, – не угадать. И не всё ли равно?
– Придётся без пития обойтись, – сказал Вамнам, и подпихнул удравшую парочку вперёд себя за дверь, а потом и прямо в переходную пещеру.
Бывший проводник почему-то последовал за ними.
Ладонеглядка Любомира Надеевича высветился, и на ладони появилось изображение Данислава Всеволодовича.
– Война, – сказал он (без слов), – объявлена война дикому миру.
– Как война? – изумился Ятин, – а соглашение? договор? Я имею в виду Вечный Договор Великого Размежевания. Он ведь на самом деле вечный.
– Всё. Нет договоров. Ни взаимного доверия, ни взаимного безведения. Трудно сказать, по чьему произволению всё рухнуло. Думаю, вообще произошёл сбой во взаимосвязях. Вам как средовику хорошо знакома сложность переплетений всех жизненных потоков в нашей ГУЖиДе. Вот и случилось непредвиденное. Всё теперь может содеяться. И расстрелять со спутников всех дикарей ничего не стоит. Но, я думаю, до такого безумия дело не дойдёт. Ведь никому не предсказать, что может учудить вся дикая природа в отместку. Такое проходили однажды. Все знают. Будет, скорее, война холодная, как в былые времена. Только что, например, запретили мне заниматься искусством голосового складного общения, и велели перейти полностью лишь на грёзоискусство. Впрочем, как знать, как знать, во что выльется начатая чуть тёплая война. Ведь известно, что безумию-то предела нет, в отличие от ума… – Великий грёзохудожник исчез.
