Январь 1924
О, сделай статуей звенящей Мою оболочку, Чтоб после отверстого плена Стояла и пела она О жизни своей ненаглядной, О чудной подруге своей, Под сенью смарагдовой ночи, У врат Вавилонской стены. Для вставшего в чреве могилы Спокойная жизнь не страшна, Он будет, конечно, влюбляться В домовье, в жену у огня. И ложным покажется ухо, И скипетронощный прибой, И золото черного шелка Лохмотий его городов.
Апрель 1924
Из женовидных слов змеей струятся строки, Как ведьм распахнутый кричащий хоровод, Но ты храни державное спокойство, Зарею венчанный и миртами в ночи. И медленно, под тембр гитары темной, Ты подбирай слова, и приручай и пой, Но не лишай ни глаз, ни рук, ни ног зловещих, Чтоб каждое неслось, но за руки держась. И я вошел в слова, и вот кружусь я с ними, Танцую в такт над дикой крутизной, Внизу дома окружены зарею, И милая жена, как темное стекло.
Апрель 1924
В одежде из старинных слов На фоне мраморного хора Свой острый лик я погрузил в партер, Но лилия явилась мне из хора. В ее глазах дрожала глубина И стук сиял домашнего вязанья. А на горе фонтана красный блеск Заученное масок гоготанье. И жизнь предстала садом мне, Увы, не пышным польским садом. И выступаю из колонн Моих ночей мрачноречивых. Но как мне жить средь людных очагов, В плаще трагическом героя, С привычкою все отступать назад На два шага, с откинутой спиною.
Август 1924
Поэзия есть дар в темнице ночи струнной, Пылающий, нежданный и глухой. Природа мудрая всего меня лишила, Таланты шумные, как серебро взяла. И я, из башни свесившись в пустыню, Припоминаю лестницу в цвету, По ней взбирался я со скрипкой многотрудной Чтоб волнами и миром управлять. Так в юности стремился я к безумью, Загнал в глухую темь познание мое, Чтобы цветок поэзии прекрасной Питался им, как почвою родной.
Сент. 1924
ОТШЕЛЬНИКИ
Отшельники, тристаны и поэты, Пылающие силой вещества ? Три разных рукава в снующих дебрях мира, Прикованных к ластящемуся дну. Среди людей я плыл по морю жизни, Держа в цепях кричащую тоску, Хотел забыться я у ног любви жемчужной, Сидел, смеясь, на днище корабля. Но день за днем сгущалось оперенье Крылатых туч над головой тройной, Зеленых крон все тише шелестенье, Среди пустынь вдруг очутился я. И слышу песнь во тьме руин высоких, В рядах колонн без лавра и плюща: "Пустынна жизнь среди Пальмир несчастных, Где молодость, как виноград, цвела В руках умелых садовода Без лиц. В его садах необозримых, Неутолимы и ясны, Выходят из развалин пары И вспыхивают на порогах мглы. И только столп стоит в пустыне, В тяжелом пурпуре зари, И бородой Эрот играет, Копытцами переступает На барельефе у земли.
