Ответственность за стоявших перед ним солдат тяжёлым грузом легла на плечи мужчины, заставив его вздохнуть и на мгновение перенестись в беззаботное счастливое детство, когда он знал лишь палящее солнце, игры и ласковые глаза отца. Он должен либо принять бой этой ночью во имя своей страны, либо увести солдат как можно дальше отсюда в целости и сохранности. Римлянин раздраженно сжал скулы. Вся проблема заключалась в том, что он не мог по достоинству оценить силу противника, отчего было трудно выстроить план ведения боя и расставить позиции наиболее эффективным образом. Бросаться в сражение как глупые варвары Августин не собирался, от этого не будет никакого толка. Он не считал своих солдат мясом для отбивки, которое можно просто выкинуть на передовую.
У центуриона заболела голова. Стоило всё хорошо обдумать.
Карнуты начинали вывозить со дворов повозки с нажитым добром. У кого-то в них лежали украшения, одежда или красивая посуда с необычной лепниной. Кто-то вёз в телегах стариков и детей, беременных женщин или калечных односельчан. Другие нагрузили в повозки мешки с запасами еды, горшками тушеного мяса и привязали к специальным железным ручкам скот на крепкие кожаные поводки, либо толстые сплетённые собственноручно верёвки.
Августин молча провожал процессию из повозок и людей хмурым взглядом. Что-то человеческое внутри него всё равно отзывалось при виде людей, обречённо идущих в густой темнеющий лес, чтобы спасти свои жизни. Мог ли он что-то сделать? Скорее всего, нет. Жители селения считали его виновным в смерти друида, а солдат опасными. Его мнение не значит для странных варваров ничего. Втянув в себя холодный воздух, центурион кивнул Марку идти рядом, развернулся и направился к стоящей вдалеке Сайофре. Это абсурдно, но раз обстоятельства требуют узнать подробнее о мистических событиях, он это сделает. Отодвинув на задний план свою гордость, Августин решил действовать так, как никогда раньше не делал – полагаясь на интуицию, а не на голос разума.
Сайофра смотрела вслед последней двинувшейся повозке, которая принадлежала её семье. Чувствуя себя досуха опустошённой, девушка не могла даже плакать, наблюдая как младшие братья и сестрёнка постоянно теребят Изибил с вопросом, почему их старшая сестра осталась в селении. Мать молчала. Словно каменная плита, она не проронила ни слова с того момента, как отдала девушке альвийскую дудочку. Отец попрощался скупо. Твердо уверенный в том, что его дочь виновна, мужчина скромно похлопал Сайофру по плечу и ушёл помогать жене со сборами. Неужели он настолько отдалился от своей дочери за все эти годы, что не пожелал даже попрощаться? Или постарался скрыть боль за равнодушием? Девушка не знала.Всё это больше походило на похороны. Что толку с неприкосновенности Сайофры перед альвами, если на верную смерть отправилась вся семья? Хотелось выть.
