Несмотря на то, что Сайофра накрывалась на ночь тёплыми выделанными шкурами и подолгу грела руки у огня, ей было невыносимо холодно. Она промерзала настолько, что к утру не могла пошевелить губами, поэтому время от времени девушка напевала сама себе детские песенки и хлопала в ладоши, чтобы разогнать кровь по телу. Тёмными ночами делать это было страшно. Боясь пошевелиться, она прислушивалась к каждому шороху за закрытой дверью и подолгу замирала, если ей чудились какие-то звуки. Больше всего Сайофра боялась вновь услышать колдовскую мелодию, которая чуть не погубила её у реки.
Каждое утро девушка настежь открывала дверь, чтобы увидеть дневной свет и порадоваться пережитой ночи. Иногда она ложилась спать в первой половине дня, чтобы просидеть настороже всё темное время суток. Из-за того, что режим сбился окончательно, под глазами у Сайофры залегли тёмные круги – вестники недосыпа. Теперь, глядя в отражение на воде, девушка видела себя полноценно больной. Уже можно было не притворяться. Она многое бы отдала сейчас, чтобы уйти из страшного дома обратно к семье и жить там, но мать строго запрещала появляться у неё на глазах, чтобы не разнести хворь по детям и соседям. Лучше бы тогда она принесла воды!
В один из дней, когда всё селение вело подготовку к завтрашним проводинам, Сайофра вышла подышать свежим воздухом. Измученная и уставшая, она не стала надевать надоевший платок, позволив волосам лечь на плечи неспокойной белокурой волной. В этой части поселения никто не ходит – можно и простоволосой походить.
Девушка окинула взглядом покосившийся старый двор. Всё пришло в упадок после смерти праматери Кианнэйт. Дом пустовал из-за своей дурной славы, поэтому молодожёны предпочитали лучше селиться в построенных собственными руками жилищах, чем обживать это. Когда праматерь умерла, скотину сразу разделили между родственниками и перегнали, а хлева разобрали на строительный материал. Теперь в поросшем сухой травой дворе остались только разбросанные повсюду худые расщепленные дощечки и всякий мусор, который даже любопытные сороки не подберут. По ночам высокая трава шелестела и пугающе шуршала, чем только добавляла тревожности. Как здесь жила Кианнэйт долгие годы?
Про неё ходили разные слухи. Праматерь была одной из тех, кто прожил настолько долгую жизнь, что никто из живших в её последние годы селян не мог доподлинно рассказать о Кианнэйт ничего. Мать говорила, будто прабабка прожила три века и ещё пять лет сверху. Это было настолько много, что даже не умещалось в голове. Про детство праматери Сайофра практически ничего не знала, так как застала её лишь в глубоком детстве и расспросить не додумалась. Изибил любопытством не страдала, да и желанием что-то рассказывать Сайофре тоже. Почему-то именно сейчас, стоя в заросшем и заброшенном дворе, девушке стала безумно интересна жизнь умершей праматери. Из воспоминаний о ней остались лишь морщинистые теплые руки, ласково заплетавшие старшей дочери Изибил косички, мягкий голос, полный любви и нежности к ребёнку.
