– Нет. – сказала тихо, но очень громко Люба. – Так мастер сказал. А я его люблю и верю. И ты люби. И ты верь.
Ни разу не пришлось Юре Корзинкину раскаяться в том, что он сделал. До этого последнего случая. Когда оказался в больничном саду, между яблоневых деревьев, в истрепанных, забытых на ботинках, синих бахилах. У окна, на втором этаже, его ждал Горбовский. Мастер с документом и печатью. Его ждал доктор Ким. Вдребезги русский кореец. Иногда и лишь местами покорный внешним обстоятельствам. Если душа-гармошка позволит. Но все теперь не важно. В реанимационной палате ждала его Люба. Его смысл. Его жизнь. Ее ввели в искусственную кому. В крови не хватало железа. Понизился гемоглобин. Сатурация какая-то ниже 80, а значит, нужна новая кровь. Если бы Люба была в сознании, без сомнения, Корзинкин подчинился бы. Но теперь все зависело от него, и Юра Корзинкин решился…
…Вслед за Юрой хотел пролезть Горбовский, но доктор Ким распластался в дверях реанимационной палаты и уступать не собирался.
– Только ближайшие родственники. А вы кто?
– Она моя сестра…Духовная.
– Документ покажите. Где эта дурость есть с подписью и печатью органа государственной власти?
– Я подал на вас в суд. И если вы думаете, что судья Волынцов…
– Вася как надо рассудит. А ну назад. Маргарита Семеновна, вы фиксируете?
– Фиксирую, Роман Петрович. – толстая сестра-хозяйка в белоснежном колпаке держала перед собой телефон в розовом с искрой ушастом чехле. Горбовский остановился. Трогательно улыбнулся.
– Что же…Не перед человеками склоняюсь, но перед ним одним. Иди, брат.
Юра зашел в палату, а доктор Ким тотчас же закрыл за ним дверь. Люба смотрела на мужа и молчала. Ее родные, большие серые с рыжинкой глаза копили прозрачные горькие слезы. Юра поставил на тумбочку пакет из «Пятерочки». С мандаринами и соком. Осторожно присел на краешек высокой больнично койки.
– Это ты? – спросила Люба. Голос у нее был совсем тонкий и больной. Хуже чем слезные дорожки на исхудалых щеках.
– Нет…Я запретил. Как ты хотела. Доктор Ким сам. Никого не спрашивал.
– А мастер?
– В суд подал…Не плачь, Люба, пожалуйста.
– Как теперь жить будем?
– Будем.
– Я нечистая теперь…Не воскресну. Почему ты не запретил ему? Почему?
Люба обессилено упала на подушку, закрыла глаза и зарыдала. Хотела вырвать руку, но Корзинкин не позволил. Держал крепко….
… В яблоневом саду был вечер. Холодный. Холодный. Юра Корзинкин искал спасения. Горбовский искал карачун карачуныч.
