– Силу любовь даёт, Виктор. Кто что любит, кто деньги, кто любит саму жизнь, кому-то посчастливилось полюбить человека. А слабый, он потому и слабый, что не умеет любить. Пичугу твою не осуждать, а пожалеть надо.
– Ишь, вот как! А я? Меня тоже пожалеть надо?
– А ты, Виктор, душу свою опустошил. Ошибся ты. Ты любовь в рамки загнал. А любовь, она большая, много чего в себя вместить может, и формы разные иметь может. Пусть бы ты любил свою Пичужку, но не сравнивал бы Машу с ней, а благодарность к Маше в себе лелеял за её любовь спасительную, за детей от тебя рождённых, за жизнь свою достойную. Искренняя благодарность, она ведь, как любовь, и силу даёт, и светом питает. Маша бы приняла твою благодарность и счастлива была. За любовь к другой она тебя не укорила, потому что, как ты правильно сказал, она хоть и девочка совсем была, а знала, на что шла.
Развернувшись всем торсом, Виктор исподлобья, не мигая, смотрел на меня и, едва я кончила, спросил:
– А ты-то что? Если любовь рамок не имеет, ты Сергея почему из жизни своей выставила? Любит он тебя, знаешь ведь, что любит. Детей его носишь, а ему не сказала. Его детей лишила, и детей лишила отца.
– Выставила. Чтобы слабость свою победить, чтобы любовь не убить, себя и Сергея не покалечить. Я единственной хочу быть. Ревнивая я, Виктор.
– Ну и побеждала бы свою слабость при нём. Чего гнать-то было?
– Не знаю, как при нём победить, не умею. Если бы не «выставила», покоя бы не было в семье, следить бы за ним начала. Ревностью изводить. – Я улыбнулась. – В шахматах такая ситуация цугцванг называется – что не выбери, всё плохо. Или сохранить хорошие дружеские отношения и светлую память о прошлом, но при этом расстаться, или остаться вместе и разрушить всё.
– Даа. Глядя на вас, я завидовал. Думал, если бы не плита та поганая, у нас с Пичужкой такая же любовь была. А теперь… старые мы уже. Припозднился я. Теперь Пичужке и наряды, наверное, не нужны. Хочу найти её, чтобы ещё разок в глаза взглянуть. – Он помолчал. – А как думаешь, Машка простит меня?
– Конечно, Виктор. Любит Маша тебя. Маша счастливая, ты, Витя, её первый и единственный в жизни мужчина, отец её детей. А то, что ты её не любишь совсем, я, знаешь, не верю. Пять сынов ты с ней зачал, желанна она тебе.
Виктор в раздумье потёр лоб и признался:
– Я Машку, знаешь, как про себя называю? Маруся. Маму отец тоже Марусей звал. А вслух у меня язык не поворачивается Машку так назвать. Хочу и не могу.
