– … зачем без неё жить. Сергей в палату пришёл…
Услышав имя любимого, я стала слушать Виктора.
– О нём вся больница судачила. Девчонки – сестрички шептались, краснели. Молодые и не очень докторицы прихорашивались, чтобы внимание его привлечь. Я подумал, что мне может сказать человек, который среди многих не знает единственной? А Сергей про тебя начал рассказывать. Будто нарисовал, такая ты живая в его рассказе получилась. О своей любви рассказал. И рассказал так красиво. Сказал, что сейчас ему всё равно, с кем забавляться, он и имён не спрашивает, а если сами скажут, не запоминает, всех одинаково девочками и малышками зовёт.
«Он и меня девочкой, да малышкой называл. Удобно и умно. Забывшись в страсти можно и перепутать имена, чужим именем «любимую» назвать. Слёзы, расспросы. А так не перепутаешь. Любая – и девочка, и малышка».
– А ещё сказал, что когда-нибудь найдёт тебя. И подарит тебе всё, что ты пожелаешь. Для того и деньги зарабатывает.
«И подарил, подарил больше, чем могла пожелать. Подарил всё, кроме себя».
– Этой своей мечтой он и в мою жизнь смысл внёс. Я жить решил, денег решил заработать, чтобы найти Пичужку и ни в чём ей не отказывать. Она, знаешь, очень наряжаться любила. Могла часами перед зеркалом крутиться, наряды примерять. Щебечет, смеётся, я от желания с ума схожу, целовать начинаю, она за наряд свой переживает, что изомну или порву. Вот и решил и даже слово себе дал, наступит время, когда буду дарить ей нарядов столько, что она их жалеть перестанет, сама позволит рвать, чтобы я новый купил на замену.
В проёме двери уже во второй раз возникло вопрошающее лицо Петра, я вновь покачала головой – не мешай, и Пётр исчез.
– Не сдержал я слова. Машка виновата. Поначалу я сердился на неё, гнал прочь за то, что помешала за окно вывалиться, за то, что удавку с шеи сняла, а после разговора с Сергеем вдруг благодарность к ней почувствовал. Ну и закрутилось. Она девчушка совсем, ребёнок, прижму к себе, она трепещет вся. Не смог я любовь её детскую предать. И полюбить не смог. И ненавидел себя, и уговаривал, а потом разозлился. На Машку озлобился. Ночью как-то от звука собственного голоса проснулся. Счастливый! Во сне мы с Пичугой по лесу ходили, она очень грибы любила собирать. – Он засмеялся. – Есть их, не ела, а собирать любила. Разговаривала с ними… с грибами-то. И в лесу, значит, во сне моём, мы аукаемся друг с другом. Окликнул я её и проснулся. Хотел опять в сон этот вернуться, и тут меня холодный пот прошиб. Это же я имя Пичуги громко, как в лесу, крикнул. Прислушался, таится Машка, я по дыханию слышу, не спит она. Хотел обнять её, успокоить. И остановился, подумал: «А зачем? Знала, на что шла, и меня не спрашивала. Может, теперь не захочет так-то, да и расстанемся. Я Пичужку найду». А Машка так и затаилась, так ничего и не сказала. Я потом специально имя Пичужки называл, будто во сне, или когда ночью забавлялись. И ничего, терпит Машка. – Ухмыляясь, Виктор искоса поглядел на меня. – Осуждаешь? Осуждай! Только Пичугу мою не думай осуждать. Не предавала она меня, а испугалась. Силы в ней такой нет, как в тебе или Машке. Нежная она, слабая. Одним словом, Пичужка.
