Сказав это, она отошла от него. Бросила через плечо, оглянувшись:
– Смотри, как бы с твоей Красавицей чего худого не вышло. А то сдохнешь с голоду – и ей тоже не поздоровится.
Она знает про Красавицу! У Румпе перехватило дыхание, он не мог вымолвить ни слова, а потом Ведьма ушла так далеко, что поздно было и отвечать. Едва обретя какие-то силы, Румпе бросился вниз по улице, торопясь добраться домой и убедиться, что с розой всё в порядке.
Роза стояла по-прежнему под колпаком, и Румпе перевёл дух. Больше он не собирался подолгу гулять по улицам и оставлять Красавицу одну. Лучше нарисовать прекрасную картину в её честь.
Но стоило Румпе взяться за кисти и краски, как он понял, что не знает, как будет рисовать. Более того, попытка хотя бы набросать колпак с розой обернулась неудачей. Руки у Румпе дрожали, вместо привычной работы выходила нелепая мазня. Под конец, растерявшись, Румпе бросил всё это, подтащил табурет к тумбочке и заговорил со своей Красавицей:
– Ты слышишь, как внизу скандалят вдова Мейерс и её внучка? У них тоже было своё волшебство. Они оборотни, волки. По ночам они охотились в лесу вокруг Города, но людей не трогали. Когда-то они могли становиться дикими и свободными – и в этом было их счастье. А сейчас они его потеряли. И они злые, потому что не понимают, чего им не хватает. Мы ничем не можем им помочь, Красавица. А помнишь, как к нам вчера зашла моя знакомая, одна из тех немногих, кто тоже верит в Проклятье? Она была феей и умела летать. Жаль, что у меня нет крыльев, – тогда я смог бы скрыться от Чёрной Ведьмы и спрятать тебя там, где она бы не увидела.
Ему показалось, что цветок под колпаком шевельнулся. И вдруг Румпе взяло сомнение: а вправду ли нельзя открывать колпак и ставить розу в воду? Что, если цветочник Клод ошибся?
Румпе повнимательней вгляделся в алые лепестки: ему кажется, или роза начала чуточку увядать? А вдруг это чары Чёрной Ведьмы? Ведь она сохранила своё собственное волшебство: узнавать всё, что хотела, и воздействовать на события.
Его бросило в дрожь, и, чтобы как-то отвлечься, Румпе снова попытался рисовать, но выходило ещё хуже, чем до этого. Он бродил без толку по комнате, спустился вниз, когда внучка вдовы Мейерс опять убежала на улицу, попросил жидкого чаю и выпил его в тягостном молчании. Вернулся и сел к мольберту.
Бесполезно. Он не мог рисовать.
– Румпе, ты собираешься платить за свою комнату, или мне, наконец-то, надо вышвырнуть тебя на улицу, как щенка? – вдова Мейерс заглянула в комнату через несколько часов, когда уже смеркалось. Румпе в оцепенении сидел на табурете, бессильно уронив руки и глядя в окошко на привычно серые тучи над горизонтом.
