– Что там паять, это же фонарик, – удивился Ильич. – Включить-выключить и вся работа.
– Так-то оно так, – согласилась Иоанна Иоанновна. – Но надёжнее будет подпаять и замотать синей изолентой.
– И компуктер ваш паять будете?
– Его-то за что? Он отечественный.
Пока Иоанна Иоанновна занималась улучшением оборудования подручными средствами, Настя с Ильичом обсуждали насущные проблемы, говорили за жизнь, шутили и философствовали. В этом задорном щебете было столько всего позитивного и радостного, что казалось, что там, за окном, не существует никакой пандемии, что можно до скончания времён просто ехать вперёд, во тьму, согреваясь душевными историями и теплом печки. Иоанна Иоанновна думала включиться в разговор, но не решалась: её рафинированное прошлое не подходило для обсуждения. Что тут обсуждать? Никаких разбитых коленок в детстве, никакой несчастной первой любви, никаких драм. Даже отношения с матерью были скорее просто холодными и натянутыми, никакой травмы и острой обиды от них не случилось. Вся её биография была сольной партией о науке вообще и микробиологии в частности: спецшкола для одарённых, экстернат, красный диплом, кандидатская в двадцать пять, докторская в тридцать. В институте её за спиной называли Железной Леди – то ли с уважением, то ли с презрением, Иоанна Иоанновна не уточняла и отношений не выясняла. И всё же, какой бы бесчувственной её не считали, в ней теплился огонёк эмпатии к незнакомым людям, страдающим где-то там далеко от пандемии, болея физиологически или душой за своих родных и близких; к знакомым, которые знали её только как целеустремлённую учёную, и к своим спутникам, которые здесь и сейчас подогревали её рефлексию.
– Почти приехали, – сказал Ильич, включив поворотник – фура глухо затикала и замигала красным справа. Выехав на обочину, он заглушил двигатель и всё затихло. Иоанна Иоанновна и Настя принялись натягивать на себя тёплую одежду: там, снаружи, было холодно и снежно, ветер гонял белые хлопья в свете фар, сугробов намело почти до дверцы.
– Иоанна Иоанновна, думаете, там прям минус сорок? Это же ужасно холодно! – Настя натянула шерстяные рукавицы поверх перчаток.
– По прогнозу было минус двадцать.
– Думается мне, – произнёс Ильич, – что сорок градусов – это такое знаковое число для России. И водка у нас сорок, и мороз. Есть в этом что-то мистическое.
– Никакой мистики в этом нет – только химия, – пожала плечами Иоанна Иоанновна. – Далеко не уходи, мы разведаем обстановку и скоро вернёмся.
