Некоторые даже ходили к Руди, чтобы он прогнал вдову из города, но новый кохор и слышать ничего не желал. А моя мать во всеуслышание объявила, что перестанет наносить татуировки тем семьям, которые будут выступать против Лири. Учитывая, что Эка была одной из лучших в своём деле, то это возымело большой эффект.
– Лири! – я затарабанил в дверь, надеясь, что шквальный ветер не помешает ей услышать меня.
Утекло несколько минут, прежде чем дверь открылась, и соседка впустила меня к себе.
– Кецаль, да ты весь дрожишь! – она положила обе руки мне на плечи, несмотря на то, что я был значительно выше Лири.
Она сосредоточенно рассматривала моё лицо, а я и думать забыл, что успел продрогнуть за время ожидания.
– Сглупил, – улыбнулся ей. – Понадеялся, что шторм не отыщет меня.
– Негодный мальчишка! Что тебя понесло наружу? Тебе следовало…
– Мать сказала зайти, – я не видел смысла скрывать, как я здесь оказался.
– Ах, Эка… Надо будет передать ей спасибо, – после этого она наконец приподнялась на цыпочках и её язык оказался у меня во рту.
Лири была несколько старше меня. Выходит, она уже была замужней женщиной, когда меня ещё даже не зачали. Если бы не круговая татуировка, опоясывающая её лоно, то у неё, скорее всего, были бы дети моих лет.
Почему-то я постоянно думал об этом, когда входил в неё. Думала ли она об этом? Я никогда не спрашивал.
Когда мы закончили, солнце поднялось ещё на две ладони, и ветер перестал терзать наши уши. Я водил пальцами по круглой, запутанной, похожей на лабиринт татуировке на внутренней стороне бедра Лири. Такие ставили себе женщины Мюра, чтобы избавить себя от болей и обильного кровотечения во время ежемесячных циклов. Их рисовала моя мать и больше никто в целом городе.
Иногда я спрашивал себя, зачем отец вообще выходит в море? Того кварца, что зарабатывала мать, хватило бы на дюжину семей. Но всё же он уходил в открытые воды всякий раз, как океан позволял, а мать приходила на пристань провожать его.
Вдруг моего сознания краем коснулось нечто, и я почувствовал постороннее присутствие внутри головы. Едва подавив сиюминутное желание закричать от ужаса, я кинул быстрый взгляд на волоски на руках, вставшие дыбом, а после уставился на оконный проём, уже зная, что увижу там.
– Это опять она, да? – в голосе Лири прорезалась привычная ревность, но что я мог с этим сделать?
Амосикайи приходили, когда им вздумается и разрешения им не требовалось.
Нахария сидела на окне, свесив длинные пушистые ноги с когтистыми пальцами. На ней не было одежды, но вся амосикайя была покрыта ровным, плотным мехом бурого цвета с золотистым отливом. Оранжевые глаза перечёркивали чёрные вертикальные зрачки.
