У человека душа болит, а вы, прохво...
- Затворите окно! - сказал Иван Иваныч, очевидно совершенно разгневанный. - Пусть его! Это постоянно... А завтра опять приплетется...
Долго за запертым окном слышался юлос ругавшегося дьякона... "Эх вы, акушерки-молодки..." "Порошков бы вам, ворам, принять железных, авось вы перестанете красть..."
"Хелиасты поганые!" "Почитай-ко, что у Бокля сказано, - свинья!" "Ох, если б Бисмарк вас распалил!"
- Только уж больше я с ним разговаривать не буду!
Нет! - говорил Иван Иваныч. - Нет, это мне надоело...
На следующий день, как того ожидал Иван Иваныч, готовившийся отделать дьякона за вчерашнее, последний не показывал глаз. Не было видно его и вечером, причем семейство Антоновой ругалось одно, собственными средствами. И только через два дня, вечером, я снова увидел его.
Он был худ, еле жив, грустен, болен. Долго сидел он молча, на приступке дверей своей бани, не отвечая ни одного слова на остроты, направленные из полчища отдыхавших на крылечке подсудимых, хотя последние, видя, что он совершенно бессилен сегодня, направили на него весь запас ненависти, которую должны бы были сегодня израсходовать друг на друга. Вследствие этого обстоятельства они были очень веселы.
- Принять бы и мне порошок! - говорил кто-то на крыльце, - авось меня из-под суда освободят...
- Что ж: попробуй. Вон отец дьякон принимает... говорит - совсем, говорит, поправляюсь...
- Да, ловко он третьего дня поправился!..
- Не ту положил препорцию... Надо бы полштоф - и порошок, полштоф - и порошок. А он полштофов-то выпил штук шесть, а порошок-то один... Вон оно и...
- Да-да-да! А то бы и ничего?
- Чего ж лучше! Вполне облегчает... Даже так, что и жена опять возвращается к мужу...
- О-о-о! Какое чудесное лекарство...
- Не веришь! Ей-богу!.. Отец дьякон! Сделайте милость, скажите... Что, ежели, например, заняться чтением и, например, штофа четыре?..
Смех не дает говорить. Долго хохочут. Дьякон молчит и трет лоб.
- А что, супруга опять же к вам возвратится?
- Чего-с? - сиплым голосом спросил дьякон.
- Супруга, говорю, возвратится к вам?
- А зачем ей в этом хлеву быть, позвольте узнать?
- Вы, значит, это ее колотили, чтоб она в хлеву не была?
- Значит, из хлеву гнали по шее-то ее?
- Да замолчите ли вы, мерзавцы, наконец? - вне себя вдруг больным, надорванным голосом заговорил дьякон, вскакивая. - Что это такое? Когда меня господь вынесет отсюда!.. Господи! Бил, бил я! Мерзавцы этакие! От этого я и боле-ен! О-о! господи! Да это - омут!
