Следом за мной проходит на балкон папа. Всегда спокойный, уравновешенный, фундаментальный как античная крепость, он становится подле и высовывается из окна. Глядя в косматую синюю даль, говорит тихо и глухо:
– Я понял, что ты решение принял, и дальше пойдешь своим путем. Но ты сам сознаешь, что только что обидел единственного человека, для которого по-настоящему что-то значишь?
Да, пожалуй, мне жаль. Но иначе нельзя. Хотя бы потому, что я действительно сделал свой выбор. Более того, обратного хода нет, и вектор движения не изменишь.
– Попытаюсь ей объяснить, – с сомнением говорит папа. – Но ты все же не уезжай так, в ссоре. Помирись. Ты ей сейчас больно сделал, а потом тебе самому станет больно, я знаю.
Единственный человек из моего родственного окружения, отчим ни разу ни в чем меня не упрекнул. Ни за одно доброе дело, которое сделал. Никогда не требовал быть таким-то или сяким-то. Не предъявил ни единой претензии. Я рассказываю ему о своих перспективах. Узнал, как все устроено, как люди становятся олигархами, как приобретают деньги и власть. Теперь от меня требуется только одно: действовать. И пусть ныне кажется вздором, но бредит во мне смутное предчувствие, что у меня есть все шансы сделаться в будущем миллиардером. С такой поддержкой как Матрица, это реально.
Папа долго молчит. С тяжестью, будто совершая над собою усилие, произносит:
– Я понял, о чем ты говоришь. У меня тоже в свое время была такая возможность. Можно было заняться крупным бизнесом, взять на раскрутку денег сколько потребуется: хоть лимон баксов, хоть пять – без проблем. Но я отказался. Просто знал, что у меня жизни спокойной не будет с этими миллионами. Как бы выразиться получше… не хочу отягощать себя богатством. А ты делай как знаешь. Переубеждать тебя я не буду, это твой выбор. Амбиции есть, голова на месте, могу разве что пожелать удачи. У тебя все получится.
Порыв злого ветра бросается на меня из окна, обжигая ладонь искрами недокуренной сигареты. С щемящей тоской, с вечно ущемленным своим самолюбием, я смотрю вслед уходящей с балкона фигуре, ссутуленной под гнетом нескончаемого труда за хлебы насущные. Разве не прав я в своем выборе, в своей алчбе и жажде иного? Разве счастливы они с мамой, работая из года в год по шесть дней в неделю на поддержание всего этого синтетического благополучия?
Мама грезила о работе дизайнера, художника по костюмам, но всю свою жизнь проработала с ненавистными цифрами в бухгалтериях. Отчим с ранней юности мечтал поселиться подальше от городов, на природе: держать хозяйство, построить конюшню, завести лошадей. Но жизнь предъявляла другие требования, и заниматься приходилось то одним, то другим, затем третьим. Так кольцуется проклятый замкнутый круг, колесо трат и заработков катится по инерции. Все дальше и дальше, уже не выбраться из него, не заняться тем, что приносило бы удовольствие и душевную пользу.
