– а вы вообще уверены, что этот ваш дежурный врач существует? Ни разу с ним не встречалась.
ну – это был толчок, которого я долго ждал, вот только, признаюсь честно, я ожидал толчка в другом направлении. Я ожидал, что меня разубедят, отговорят, заставят отказаться от идеи самоубийства, а не подтвердят его необходимость. Потому что ну чертова же Повелительница топоров! Не встречалась она со мной, конечно. Я работал с ней в первые годы, утешал ее каждую ночь, убеждал, что муж простил ее. Я помог ей справиться, когда дочь окончательно разорвала всякие связи. Но это могло забыться, хорошо, ХОРОШО, но вот только что, когда у нас появилась ее внучка – кто утешал ее, кто помогал пережить это? И она даже не могла поверить в мое существование.
анна, Анна, ты, конечно, сумасшедшая маньячка, но это совсем как-то хуево.
хуево.
еще знаков мне было не нужно. Я развернулся и побрел обратно, в свой кабинет. Была мысль о последней сигарете, последнем глотке, но сколько их, последних, у меня уже было? Не счесть. Я посмотрел на свою записку, я написал ее еще тогда, когда собирался застрелиться в первый раз, но она осталась вполне актуальной, ничего изменять или исправлять не хотелось. Я взял пистолет, сунул дуло в рот. Еще раз недовольно подумал, что эх, [Анна], что же ты так со мной, а потом нажал на курок…
раз! – и все.
Которые это были похороны за последние месяцы? Четвертые, пятые? Самые тяжелые. Сегодня мы провожали того, кого мне было поистине жаль – одного из наших молодых врачей, и не побоюсь сказать – лучшего из всех. Мне не нужна была терапия, потому что со мной все было в порядке, и все-таки работа с ним была приятной, а главное – полезной. Несколько тяжелых периодов я пережила только благодаря ему.
Как жаль, шептались многие вокруг, такой милый, молодой, многообещающий, мягкий. Как жаль, думала я вслед за остальными, верно – жаль. И так неожиданно, будто бы иначе было бы проще. Но все-таки: еще днем мы болтали в коридоре о погоде и о том, что неплохо было бы не останавливаться на десяти сессиях, можно было бы продлить количество сеансов вдвое, если не больше – а ночью он застрелился.
Следователь расспрашивал нас потом, слышали ли мы что-то, и никто никак не мог договориться не то что об этом, а хотя бы о том, какая погода была той ночью. Кто-то мерз, кто-то помнил ливень, кто-то снег. В ту ночь был штормовой ветер, метель, я помнила, но какое это имело значение? Я не слышала выстрела. Я помню, как громко сломалась ветка – от ветра, должно быть. А может, этого и не было, потому что утром я не увидела во дворе никаких веток. Ксения помнила, как камень стучал по водостоку и удивлялась тому, что нет луж – это когда не пряталась по всей лечебнице от Следователя, который все время находил ее, только чтобы смотреть несчастными глазами и мямлить невразумительную ерунду. Наполеон твердил о том, что выстрелов было несколько. Гаечка с Котиком говорили, что слышали, как грохнула выхлопная труба. Было бы приятнее вообразить, что кто-то приехал, несколько раз выстрелил в милейшего врача, который отчего-то задержался в лечебнице на ночь…
