Я в клубящемся мраке колышим ветрами тугими,
Повторяю движеньями необъяснимую речь,
В абсолютном молчанье слагаю бессловные гимны
Вдалеке от начал и концов, от прощаний и встреч.
Всё бессмертно во тьме, изначальной, по-львиному нежной,
Здесь нет смысла, едины в зачатке иллюзии, явь.
Вездесущая мать только чадами явлена, с ней же
Можно только во вне уходить от черты бытия.
Темнота облекает меня, словно плоть безразмерная кости,
Темнота одевает меня, словно кожа и волосы – плоть,
Для любого из нас в ней не знаемый лёгкими воздух —
В океанах её всё, что знаем мы, щепкой плывёт.
Их вода – всеединство, эпохи – шумящая пена,
В глубине – тишина за пределами всей тишины.
И спускаюсь в неё я почтительно и постепенно,
Как паломник подходит к святыне и к смыслам иным.
Сам, другим оказавшись, не чувствуешь нового в этом,
И царей ощущаешь безмирья, где личности нет,
Перед ними вопросы исчезнут, исчезнут ответы,
Исчезаешь ты сам, всё темнее, темнее, темней.
Ты становишься семенем, даром, и, принятый почвой,
Доверяешься ей, раскрывая себя изнутри.
Ты забудешь об этом.
Но скоро,
В бессонную полночь
Вспомнишь всё, проростая корнями в другие миры…
