Димон – и тот расстарался – издал свой опус в студенческом альманахе. Преподнес мне с автографом: "Моцарту от Сальери – вместо яду". Я не обиделся.
"Хухушка хвалит кекуха", – так, кажется, у Крученых. У нас, как правило, все было именно так. Может быть, я зря придираюсь к графоманящей публике? В любом случае время всех расставит на свои места.
Я старался увлечься. Завел роман с любовницей замдекана. Димон отнес меня к экстрималам.
– Отчего же? – удивился я.
Девичье сердце может вместить сколько угодно котов. Каждый, кто кот, это отлично знает. Будучи котом по гороскопу, я нашел десятки доказательств этой… Теореме? Аксиоме? Правилу! Пожалуй…
Тем не менее, и оно не было универсальным.
Переспав со мной три таза, девушка призналась, что ничего не помнит. И божилась: "Больше ни капли в рот!"
Я и сам стал не рад этому знакомству. Отвлекся. Рассудил, что это не способ стирать из памяти прошлых подруг. Согласился. Сосредоточился на литературе. И в этом своем увлечении свел неплохие знакомства в нашей библиотеке. Получил неограниченный доступ к закрытым фондам. Кого там только не было!
Читал всех подряд – по тому, как стояли на полке. Мережковского: "Христос и Антихрист". Немцев. Французов. Ремизова. Флоренского. Аверченко. Потом Бердяева. В картине жизни начали рушиться привычные рамки. Увлекшись, я пролистал еще несколько раритетов. Дошел до диалогов Платона. Уяснил, что горизонты моего сознания не слишком-то отдалились от рамок прежних эпох. Архаичность новаторства становилась для меня все отчетливей. Всеобщий порядок путался с порядочной всеобщностью. За известным пределом склонность к абстракциям определенно ведет к безумию. Вот к каким выводам мог бы прийти мальчик из интеллигентной семьи, сам себя относивший к просвещенной богеме.
За этими мыслями меня и застал Димон. Выглядел он озабоченным. Гость подошел к столу, провел ногтем по корешкам книг в кожаных переплетах.
– Классиков почитываешь? – поинтересовался, переложив несколько фолиантов.
– Классики вымерли вместе с аристократией: Шекспир, Мольер, Чехов. Далее – Оптимистическая трагедия.
Я читал "Циников" и не хотел прерываться.
– Недурно подмечено… Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский. А дальше… – Он развел руками. – Да вот, хотя бы – живой классик!
По телевизору выступал Жванецкий.
– Мне деньги нужны, – заявил Димон без всякого перехода.
Назавтра я дежурил в библиотеке. Это стало моим хобби, и он прекрасно помнил об этом.
