– Лань белая… бледная, тонкой иньей покрытая. Очи чёрные, широко раскрытые… Ножки точёные, да проворные, ветром подпоясаны. Летит она, земли не касается, ни единая травинка под ней не пригибается, лишь колышется едва. И туман следом стелется…
Она перевела дыхание, продолжила.
– Блазнит, тешится, манит за собой, но вблизь не подпускает. Тает, теряется, да вскоре вновь появляется. Бьет копытцем, головкой мотает, зовёт…
– Единожды? – Велияр оперся о посох, склонился ниже, чтобы расслышать шёпот молодой берегини.
– Ежели… – с сожалением пролепетала та, – не докучала бы… Каждый раз, как сомкну веки.
– Когда ж приключилось?
– С тех самых пор…
Велияр вздохнул, догадываясь о причине ночных кошмаров юной берегини.
– Не твоя вина в погибели Раяра. Он честно нёс свой долг. И не твоя вина, что оберег с ним оставила, так сердце рассудило. Нам не ведомо, что вернее.
– Не справилась…
– Поди ж, и жалеешь ещё?
Става кивнула.
Велияр погладил длинную седую бороду, переложил посох в другую руку, задумчиво оглядел несчастную берегиню.
– Отпусти её, дитя. Что нам с лани твоей, ежели она к себе не подпускает?
– Так сон же…
– Ты в Яви отпусти, а Навь уже урок передаст.
Лицо девушки просияло, но она ещё колебалась.
– Чует душа, неспроста она блазнит, будто сказать что хочет. Может весть передать или тайну приоткрыть какую…
– Пусть себе бегает по Навьим лесам, да души неокрепшие оставит в покое. Ты о своей душе думать должна, да девы малой.
