Гайно
Хороша барынька… В валенках, шерстяной красной юбке, да белой опрятной душегрейке, кокетливо выпростанной из-под ворота рыжей шубки, а по-над платком – язычки тёплого пламени кудряшек, торчком. И вот, – такой весёлый, беззаботный, девичий вид, а туда же, – бегает взад-вперёд, хватается то за одно, то за другое, суетится. По хозяйству ли, иль по неуспокоенности своей, либо из неумения повременить с тем, что и так сделается само.
Хоть и легка на вид белка, но гнутся под нею мелкие ветки, а прыгнет, – будто кто несёт её бережно в невидимой горсти. От ствола к стволу перелетает чуть не птицей, – легко и мягко, грациозно, но вместе с тем, как-то обыденно, так, между прочим, привычно и неосторожно. Настороженно поглядывает лишь на неведомый, сторонний звук, либо сторожкий45 шаг в её сторону. Да и то, ума отмерив, – остановит минутку, замрёт, ручки на груди сложит, присмотрится хорошенько, и уж сразу всё поймёт: бежать ей без оглядки, путая следы и роняя по дороге, чем богата, или наряд свой подправить,– пусть любуются, коли надобно кому.
Хлопот у мыси46 – на дюжину гнёзд. Коли птичьи, – то так только, снимает, на праздники или под охотничий домик, а ежели подглядеть в замочную скважину дупла, её настоящей квартиры, то там уж и сухо, и не прольётся оттуда ни капли тёплого духа холодного лета. В зиму, оборотистые поползни сдают белке свои ветхие, уже ненужные гнёзда. Но они таковы, что часто прилетают посмотреть, всё ли ладно, не изломал ли чего квартирант, не попортил, да чтобы точно съехал к февралю. И тем мешаются, ибо стучатся в двери по надобности любой, суют остриё любопытных носов, куда не след.
Но белка, хоть и проста да легкомысленна с виду, не позволит случиться сглазу, ни по хорошУ, ни по плОху. Мать она своим детям, прячет их в длинном вязанном чулке из сосновых игл и прочной пахучей нити смолы. Дремлют голыши безмятежно, попивая сладкое голубоватое молочко, да нежась в парах хвойных ванн… А уж как обрастут шёрсткой, заматереют и разбегутся из дому, кто куда. Такова жизнь.
После первого снега, подле коры, изломанной недугом взросления, запекаясь хлебной коркой, расходится по шву тропинка. Синички распоряжаются на ней, словно бы в своей кухне, переворачивают запылившиеся холодом листочки, открывают крышки раскиданных повсюду котелков и кастрюль, а там: пусто… пусто… пусто. Если что немногое найдут, то и этой малостью спешат поделиться с супругом.
