Во время первых в жизни осенних каникул, когда бесконечные проливные дожди трудолюбиво смывали само воспоминание о детстве и безмятежности, ничем, кроме чтения, занять себя было невозможно. В эти дни я открыл для себя произведения недолюбленного сына Шарлотты Саламбье28, и, упиваясь ими, слонялся от дивана к окну, где пенилась в лужах тоска, усугубляя ту, что изливалась со страниц. Предвкушение скорого возвращения к школьным будням, оправдывало обретение тягостного, безрадостного и безутешного взгляда на окружающее.
В первый же день Григорий Антонович, не из интереса, но по ранжиру29, принялся расспрашивать «кто что прочитал на каникулах». Большая часть соучеников мычала в ответ что-то неопределённое, ибо ещё нетвёрдо разбирала по складам даже про маму из букваря, неустанно избавляющую раму от никому невидимой пыли. Один лишь Женька Курьянов, осветив улыбкой горсть рассеянных по его лицу веснушек, гордо возвестил о приятном знакомстве с Незнайкой и его путешествиями на луну, чем несказанно удивил учителя. Когда же очередь дошла до меня, Григорий Антонович, с плохо скрываемым ехидством, поинтересовался, чем «на этот раз» собираюсь поразить его.
Грустно, даже горестно, нисколько не рисуясь, я произнёс: «Отец Горио». Одноклассники захихикали, преданно поглядывая на Григория Антоновича, но тому явно было не до смеха. Яростно топая, так что густая шоколадная школьная краска с шуршанием повылетала из зазоров деревянных половиц, он почти подбежал ко мне, и уже было приподнял для удара указку, привычно перехватив поудобнее её рукоять, но, встретившись со мной взглядом, вдруг покраснел, и попятился к кафедре. Моё несчастье было намного шире и глубже того, что мог причинить он.
Покуда Григорий Антонович крошил шагами отставшую от пола краску, мы с Женькой покивали друг другу издали, и, едва прозвенел звонок с урока, выбежали в коридор, где, не сговариваясь, ухватились за руки, и стали крутиться, часто перебирая ногами. Центробежная сила, что сладко пульсировала под ложечкой, подгоняла нас, а одноклассники, отступив к окнам, глядели с отчуждением и завистью, хотя никто не мешал им самим точно так же вот… кружить…
