Потом был лагерь, поселение, снятие судимости, когда во время оттепели, "подобрели" и "очищали" практически не проверяя.
Потом он, как сорвавшийся с цепи кобель, носился по всей стране: непонятно чем питаясь, где ночуя и как передвигаясь. Валаам, Соловки, Киево-Печерская, Троице-Сергиева – что он искал, что хотел найти в этих разрушенных святынях у него опять же никто спросить не решался, а сам он никогда не рассказывал. "Покрутившись" напоследок полгода по Крыму, он приехал сюда, и больше уже никуда не уезжал, никогда, вообще. Даже в отпуск. Да и отпусков у него не было. Ни разу. А так, как бы всё – как у многих. Монашество. Священнический сан. Службы. В-общем – работа…
–Коль, ну ты глянь, "чубайс" то наш!
–Ага! Ты смотри-ка, чё! Сожрёт он сейчас кого-нибудь из них, точно сожрёт.
–Не, не сожрёт, Коля, не дадим, – негромко, – Полкан.
Громадный кавказец-волкодав, высунувшийся, позванивая цепью, из-за своей будки, в тенёчке которой спал отдыхая после "ночного дежурства", увидав жирного рыжего котяру, крадущегося к воробьям устроившим весёлую возню у его миски, рявкнул. "Чубайс" подпрыгнул на месте, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, распушился так, как будто в него компрессором, махом, вдули несколько атмосфер, и, задрав хвост, завывая благим матом ускакал за угол храма.
"Ну, и что вот это такое?" – огорчённо-разочарованно ёрзал на скамейке Алексей. Приглашённый батюшкой посидеть вместе с ними рядышком, поговорить, воспаривший душой в небеса, – "это же сейчас! Ну, если не беседа Серафима Саровского с Мотовиловым, то по крайней мере Варсонофий Оптинский с Львом Толстым!", – Алексей не знал куда деться. И уйти не уйдёшь, батюшка вполне может рявкнуть: "сядь!, тебя пока что, никто никуда не отпускал!", и слушать это. Да ну в самом деле, два образованнейших эрудита, а болтают о всякой ерунде, как мужики на обеденном перерыве в столярке.
"Нет бы о толковании священных текстов поговорить, о житие святых отцов, о великомучениках, о…, да много о чём!" – сокрушённо терзался мыслями Алексей, – "а они: о воробьях, о собаках, про алкашей, или про случаи на работе. И причём, один рассказывает, а второй его слушает прямо "раскрыв рот", не отрываясь и не перебивая, как будто ему сам Христос тайны Царствия Небесного вещает. Ну, вот, опять".
–В шестьдесят восьмом это было…, или шестьдесят девятом? – озадаченно почесал затылок дядя Коля, – не! В шестьдесят восьмом! Точно! Прислали нам нового прораба на участок, точь-в-точь как этот, в телевизоре, морда такая же рыжая, наглая, лыбится постоянно, зенки бесстыжие – хоть наплюй в них. И началось. Цемент, кирпич, плиты – как пылесосом со стройки. Нет, ну понятное дело, у нас всегда воровали, воруют и воровать будут, ничего с этим не поделаешь, своей совестью с каждым не поделишься, потому что, себе ничего не останется. Но этот! – всплеснул руками дядя Коля, – мужики к нему: "ты чего, падла, делаешь?", а он в ответ, со своей всегдашней ухмылочкой, даже глазёнки свои бессовестные не отводя, хоть ссы в них, прям голоском и манерой, как этот, в телевизоре: "это не ваше дело, идите работайте, а мне не мешайте." Ну и, когда мы встали, неделю простояли, плит перекрытия нет, и этого, как ветром сдуло, на работу не приходит, мастерица на центральный склад позвонила, а там говорят: "плит перекрытий нет, ваш "чубайс", как-то умудрился не только те, которые для вашего участка, но и всего управления, по левым накладным. Потом милиция, прокуратура…
