–Портфель не мучай, не щёлкай, на нервы действует. Вот скажи мне, Алексей, ты вроде не совсем дурак, так только, полудурок, так вот скажи, как ты повёлся на эту, – потряс зажатыми в левой руке листочками, – блядскую блевотину?
Из раскрытого в июльскую жару окна потянуло январским холодом. Чиновник отшатнулся от предложенных ему слов, как от пощёчины:
–Вы бы, батюшка, уже отвыкали б от лагерных выраженьиц, пора б уже.
–Блядская блевотина, – старательно выговаривая, вышамкивая слова беззубым ртом, повторил старик, – Витька он понятно, он замаскировавшийся обновленец, но ты то, ты то, Алёша, должен понимать, что нет и не может быть никакого покоя у РАБОТАЮЩИХ ЕМУ!…
Об его лагерном прошлом не знал никто, а сам он не рассказывал. Ничего. Никогда. И пытавшиеся копаться, тогда, когда немного всё порассекретилось, немногочисленные любопытные, так ничего и не "накопали". Ничего интересненького, ничего любопытненького. Так, общие биографические сведения: родился; осиротел; подростковая банда, каких в годы войны с лихвой хватало на территории необъятного союза согнанных в одно стадо народов; преступление; срок; побег с этапа; поимка и наказание, когда разъярённые сопротивлением сопливого щенка при задержании, конвоиры притащили в камеру пересыльной тюрьмы труп.
–Нахрена вы нам сюда жмурика притаранили, – взвыла переполненная, только что угомонившаяся камера.
–Ни хрена! А куда его? На улице оставить? А если он оживёт и опять убежит? До утра пусть поваляется, а утром мы его оформим и закопаем.
–Ааааа! – благим матом завопил проснувшийся раньше всех, разбуженный пинком в дверь, дежурный по камере.
–Прибью падла, – веско пообещал один из проснувшихся от крика, "авторитет", и тут же обалдело просипел, – оба на!
Спрыгнув с нар и подойдя к стоящему на коленях, там же, на том месте, где его бросили четыре часа назад, Ване, то лупоглазо всматриваясь в него, то встряхивая головой, как отряхивающаяся от воды собака, спросил:
–А как это так? Пацан, слышь, пацан, а как это ты так?
Молчащего, глядящего куда-то глубоко в себя, воскресшего подростка утащили в тюремный лазарет. Потом было лечение, когда обалдевшие врачи чесали в затылках:
–Вообще-то, по правильному, он умер. Но он жив и как можно было выжить с такими повреждениями организма – непонятно.
На что им, вяло интересовавшийся порученным ему для расследования делом, бывалый чекист, презрительно пожимал плечами:
–Да ладно. Чего только не бывает. Мне про фронт – такое рассказывали. Да я и сам, за время службы, насмотрелся.
