– Русалочка! Русалочка! – услышал вдруг Мира и вынырнул посмотреть. На бережку, на лесенке, стояла рыжая, ладошкой шляпку на голове придерживала. – Я папу попросила русалочку, он мне и разрешил тебя взять! Будешь у меня в пруду жить, а я тебя рыбкой кормить!
Мира аж головой мотнул, мол как так? А работать? Без работы никто не кормит! Но подтверждая слова рыжей, человек, наверное, слуга, уже принес целое ведро рыбы. Она была настолько свежей, что некоторые рыбины нет да нет дергали хвостами.
Это всё ему? Быть не может! Это за какую же работу такая награда?
Конечно, Мира не съел целое ведерко за раз – такое ни одной русалке не под силу. Но с голодухи ополовинил его, да чуть кверху брюхом не всплыл, так объелся. Больше не жадничал, да и рыжая девчушка, новая хозяйка, больше так много не приносила.
Ел он с тех пор досыта, спал до полудня. Служба так же была не тяжелой – развлекать хозяйку, когда та изволила приходить к пруду. Вот только беда – в стоячей воде совсем плавниковая гниль одолела. Кашлять стал постоянно, да такими приступами, что наизнанку выворачивало.
А хозяйка стала всё реже появляться у пруда, вместо неё кормить приходила служанка. Маленькая, тощенькая, будто русалка с завода. Поначалу девчушка пугалась, странные движения руками делала, как нечистую силу отгоняла, а потом смирилась, даже говорить стала. Сядет на бережку и про жизнь свою говорит. Мира поначалу не слушал, а потом от нечего делать – заскучал он без дела-то – стал прислушиваться.
И поразился – девчушка не лучше русалки живет. Дают ей тяжелую работу, а сами и кормят-то не досыта. Мира было решил рыбиной поделиться, пододвинул, а она руками замахала:
– Что ты, что ты, не возьму! Решат, что украла!
Мира знай двигает, мол поешь сейчас! Девчушка личико скривила, отказывается.
«Вон какая привереда!» – подумал, а потом вспомнил, как мучился с животом от куска челочьего кушанья – хлеба.
Видать у них тоже так – не едят сырой рыбы.
Рыжая, наверное, с месяц не появлялась, а потом пришла к пруду с каким-то человечьим юношей. Мира выплыл, красуется, как ему положено, а юнец только губы кривит.
– Мари, зачем тебе этот уродец? – брезгливо пробормотал юноша. – Нет бы собачку завела, или кошечку.
Хозяйка, которую, оказывается, звали Мари, покраснела и выпалила:
– А это и не моё! Отец диковинку завел, мне самой не нравится это чудище!
А к человеку так и ластится.
Мира разобиделся, нырнул, спрятался под мостками и не вылезал больше. А вечером рыжая сама пришла. Скребется по мосткам, виновато оправдывается:
