– Забыла совсем. Утром еще хотела спросить, да летала тут, как ужаленная. Кем свекровь-то работала?
Светка задумалась, и тут же безмятежное выражение с ее лица сползло, уступив место выражению удивления, граничащего с испугом.
– Что опять не так? – спросила Мила.
– Ой… – Светка обернулась на цветок, потом снова на Милу и свистящим шепотом поведала: – А ведь и верно! В оранжерее она работу нашла, на Белой даче.
– Ну? – поторопила подругу Мила. – Кем работала-то?
– Не помню я, а только цветы она срезала. Много. Еще пришла и рассказывала, мол, никогда столько цветов в охапках не видала…
Светка снова испуганно покосилась на цветок, мирно стоящий на подоконнике.
– Ах же ты… – так же шепотом, с нотками ужаса и восхищения одновременно, выдохнула Светка. Мила дернула ее за рукав:
– А свекор?
– А? – уставилась Светка, будучи в некоей прострации.
– Свекор кем работал, говорю!
– Да я же говорила, водилой. Всю жизнь на своей автобазе.
Она посмотрела на часы, висевшие в приемной, и заспешила:
– Побегу, Люд. И так кошмары сниться будут…
А Мила подошла к подоконнику и, глядя на фиолетовую стрелу, пробормотала:
– Так вот ты какой, цветочек аленький…
И не было ей ни весело, но и ни страшно. Ни капельки.
На следующий день, когда Мила с остервенением печатала унылый документ на нескольких страницах, зазвенел телефон, и трубка голосом Светки сказала:
– Все, Люд, гаси свет.
– А? Какой свет, ты о чем? – озабоченно ответила Мила, пытаясь расшифровать жуткую пометку, сделанную на полях рукой заводского юриста.
Светка отозвалась:
– Сережка, муж, только что по телефону сказал, что делал свекор на зоне. Вернее, на поселении.
– Ну? – Мила все еще пыталась понять, написал ли юрист слово «презентация» или имел в виду все-таки «презумпцию», когда Светка сказала:
– Свекор на лесоповале работал. Лес валил. Алло? Ты слышишь?
Мила слышала. Она оставила документ, сказала Светке, что они поговорят потом и осталась в тишине. К счастью, телефон молчал – не звонили подрядчики, коммивояжеры, служба доставки, искатели клиентов и даже знакомые на тему «как дела». Мила сидела и смотрела отсутствующим взглядом в курсор на белом экране.
Курсор был живой. В этой черной узкой черточке на экране пульсировала чуждая энергия, непонятная, но полная смысла. Это был росток неведомой чужой жизни. Он существовал, никому не доставляя неприятностей, но и не позволяя вмешиваться в свою жизнь. И он готов был доказать это на деле, прекратив другую жизнь, которая была столь небрежна, что покусилась на чужое существование. Даже если не знала о суровой каре, грозящей ей. Грозный страж судил по своим законам, потому что кто-то нарушил законы его мира. Незнание законов не освобождает от ответственности. И этого стража нельзя было уговорить отступиться. Потому что неизвестно было, как с ним вообще можно общаться. Он понимал лишь две вещи – гармонию мира и хаос разрушения. Он был на стороне гармонии, и переубедить, купить или запугать его было нельзя.
