Молчание. Он понимал, что я привязалась к этому ребенку и считала его своим. Особо не скрывала этого. Почему я должна отдавать того, в кого вложила себя?
Мертвую тишину перебили гласные, доносящиеся от Паши, через которые он пытался выразить, что больше не хочет есть эту дрянь.
Я окинула Тада взглядом, да так, чтобы он понял, что решать проблему с этой Гелей ему придется как можно скорее, пока я не добралась до нее.
-МММмммААамммаа
Невнятное, протяжное, странное вытянулось из Паши. Это было его первое слово. Он смотрит на меня. На меня, пятнадцатилетнюю. Меня мамой назвал. Меня. Счастью моему тогда не было предела, а он, хохочет сидит. Кашей плюется.
С того момента этот материнский инстинкт полностью овладел мной. Я не видела жизни без Пашеньки.
Я начала понимать откуда такая дикая любовь взялась у Тада ко мне. В его глазах, я маленькая, беззащитная, хорошенькая. Меня хотелось взять и никому не отдавать. Он любил меня отцовской любовью, как дитя, которому хочется дать самое лучшее. Он-больной человек, который нашел “свое” во мне. Вцепился в меня, как безумец, а безумцы, между прочим, только они, это “свое” никому не отдадут. Никогда. Чтобы не случилось.
Я нашла это “свое” в чужом ребенке. То, что я хочу сохранить, сберечь и вырастить.
Жили мы странно. Я с ребенком. Тад с бабами. Я никогда не ревновала, потому что не считала его “своим”, не чувствовала той любви, которой любят влюбленные. У меня было к нему что-то семейное. У него ко мне тоже. Мне хватало того, что он обеспечивал нас, поэтому я особо не жаловалась.
Время пробегало быстро. Мне исполнялось шестнадцать, Паше два. Он уже мог ходить и связывать пару слов. Меня называл теплым «Мама».
Все закончилось, когда ненаглядного все же посадили.
По какой статье, не помню, но это должно было случиться рано или поздно. Я сказала ему, что не собираюсь ждать, а возьму Пашеньку и уеду во Владимир. Мне надоела эта криминальная жизнь, когда господа полицаи не дают моему ребенку поспать своими бесконечными стуками в нашу дверь и звонками с разных телефонных номеров.
Во Владимире у меня были хорошие друзья. Я бы умчалась туда непременно. Устроилась бы на работу, вырастила Пашеньку и вот оно счастье.
В 16 лет мое счастье заключалось не в тусовках, алкоголе и порошковой дряни, а в создании семьи. Грррустно.
И все было бы именно так, как я планировала, если бы не одна маленькая, занозливая мила, не дававшая мне покоя.
Геля. Биологическая мать. Так сложились обстоятельства, в которых она решила, что может разговаривать. Представляете? Личность, не имеющая разумный склад ума, здравое мышление и обладающая “желтым билетом” по жизни решила, что может разговаривать. Небылицы, да и только. Она посмела явиться и качать свои права за моего Пашеньку.
