Окинув взглядом комнатку, одно я для себя вынесла: хозяйка этого дома – расточи-тельна и ужасно нечистоплотна. Честное слово – такой вонищи я не встречала еще нигде. Но было бы неплохо притащить сюда маму и дать посмотреть ей на то, как выглядит настоящий срач.
– В смысле ты будешь спать?
– Бу-у спа-а – еще решительнее утвердил Ерик.
Больничная, сетчатая койка, заправленная в драную простыню, примыкала к дверному косяку закругленным уголком изножья. Ерик задрал, опписанный снизу, матрац, взял на сетке одной охапкой два изящно-белых, гусиных крыла, предназначенных для смазывания сковород, жадно занюхал их и протянул мне.
– Спасибо.
Я превозмогла брезгливость и учтиво приняла этот дар.
– Уды.
Я опешила.
– В смысле уды? Я только пришла.
Он кивнул на выход:
– Уды.
– В смысле уды?
– Уды.
– Да в смысле «уды»? Я думала, мы будем играть с тобой, Ерик. Иначе, зачем ты меня позвал?
Ткнул в мой карман узловатым пальцем.
– Ты хотел подарить мне крылья?
Кивнул.
– Так нахрена мне твои крылья? Я думала, мы будет играть, блин.
– Уды.
– Зачем так поступать?
– У-у-уды.
– Ты же сам позвал меня, Ерик…
– У-у-уды.
– ДА ЩАС УДУ! – как гаркнула, что забрызгала слюнями всю его бесстыжую морду. Вот, что называется – довел, засранец гадкий. Подумать только: Ерик, тот самый, никому не-нужный инвалид, отказывается играть со мной. Уверена, что я единственная на всю вселенную, кто мало того провела его к дому так еще и рискнула побыть у него в гостях.
Естественно, я не могла уйти, не проучив засранца. Встав на крыльце ногами врозь, я до упора оттянула дверь и когда хлопнула ею – флигель захрустел в разных местах.
– Пошел в жопу инвалюга мерзкий!
Но этого мне показалось мало.
С корнем вырвала первый попавшийся куст циклохены, с меня ростом, и копьем запулила в окно – он воткнулся в доски и повис верх тормашками.
– Мудак вонючий…
На пути к дому я воображала злорадствующие картины, они все начинались по-разному, но концовка была, строго одна: Ерик, на карачках приползал к моему дому, долбался в калитку, умоляя с ним поиграть, и беспрестанно ревел, тогда, как я в это время глядела в окно и хихикала, а потом, играючи кричала ему в форточку: «Иди в жопу Ерик» и снова хихикала. Правда, около булыжника, поток моих мечтаний, ненадолго прервался: пришлось отвлечься, чтобы как следует его заплевать – оставить, так сказать, Ерику памятку. Покончив с этим – мечты возобновились.
Блудный отец вернулся домой – я поняла это по разгуливающим во дворе курам. Мать бы не отважилась войти в сарай, чтобы их выпустить. У нее фобия на паучков, а наш сарай – это огромнейшей кокон и только курам с папой там комфортно; особенно когда второй, как он сам говорит: «хряпнет с друзьями лишнего», и сердитая мать не желает впускать его в дом – тогда сарай ему служит ночлежкой.
