«Да хрен с ним! Он всего лишь инвалид» – отмахнулась я мысленно от злости, перед тем как войти. Сапоги, оставила на крыльце, от греха подальше – вряд ли маме понравится их облицовка. Пусть постоят пока здесь, а потом я их вымою.
На кухне, в ходунках, возле стола, елозила моя младшая; там негде разгуляться и как мне показалось, она хотела колесиками выровнять на паласе горбинку. Так увлеклась, что даже не заметила, как я прошла в зал.
В зале – никого. Дверь в спальню была закрыта. Прильнула ухом к двери и услышала до боли знакомую присказку мамы: «сейчас я вызову ментов ублюдок», а заботливый отец пытался ее успокоить: «заткнись овца, сейчас ребенка напугаешь», а мама опять: «вызову ментов – вызову ментов»… Никого она, естественно не вызовет, подумала я: сколько себя помню, мама всегда, понапрасну кричит эту фразу, но сама не исполняет своих обещаний.
По телику шел какой-то документальный фильм. Собравшиеся в нем старики говорили о призраках, о том, что они якобы существуют, но я не поверила им. Пощелкала каналы – везде, примерно, то же самое. Ску-ко-ти-ще.
Прилегла на диван поглазеть в потолок: вдруг в таком положении, что-нибудь да вздумается, придет идея какая-нибудь насчет того чем заняться. Но вместо идеи в голову лезла одна лишь поэзия:
«За окном гуляют куры» там та там, там там там та… «грязь пернатым не по чем».
Родились две строчки – решила их записать, чтоб не забыть. Нашла в тумбочке под телевизором карандаш и какой-то альбомный лист, исписанный печатными буквами с одной стороны. Села по турецкий на пол, положила перед собой перевернутый лист, написала две строчки и впала в раздумья: там та там, там там там та…
Ломала-ломала голову над третьей строчкой, пока не вошла мать, точнее, не вышла из спальни.
– Это ты что, ложилась на диван в грязной куртке?
– Она вовсе не грязная – возмутилась я.
– А на чем ты это там пишешь? – мать подбоченилась; три тяжелых шага уменьшили расстояние между нами до вытянутой руки. Ее лицо покраснело, голова соскользнула с плеч, брови насупились, и только тут я заметила блеклую гематомку на правой щеке. Видно отец постарался.
– Ты что, совсем дубина? – рявкнула она.
Понимая, к чему все идет, я оттолкнулась руками от пола и поднялась на ноги, а между этим мои губы настолько невыразительно продрожали слово: «ненавижу», что вряд ли маме удалось, это заметить (конечно, если только, мое лицо в целом не говорило о том, как она меня уже достала!)
