«Вали-вали чертов инвалюга!» – бросила, молча в сердцах, намереваясь плюнуть и отправиться домой, как вдруг будто ударили в гонг – это Ерик так замычал на углу. Затем махнул. Вот так бы и сразу!
Бояться его – я не боялась… уже, не боялась: маловероятно, что с такой шаткой поход-кой бедняга догонит и возьмет меня в жены. Да и что может сделать плохого, человек, не способный, даже самостоятельно подняться на ноги?
– А где ты живешь? – спросила я, запыхавшись, и подумала, что ему очень бы даже, подошла тросточка. Но Ерик ничего не ответил, будто меня вообще не было рядом. Ну и ладно. Просто хотела рассеять тишину этим глупым вопросом и на самом деле без него знала, где он живет: от угла – пятый дом, с обветшалыми воротами, на которых за долгие годы под солнцем выгорела краска.
Полчаса молчания с улиткой – Ериком и мы у тех самых ворот. Я от нетерпения чуть было сама не открыла калитку, но во время опомнилась: так делать нельзя – некультурно. Оказалось, что щеколда вообще отсутствовала. Ерик как обученная корова, прибывшая с выпаса, протаранил калитку головой и, помычав, пригласил меня.
Я вошла. Калитка, под наклоном, самостоятельно захлопнулась. Мы оказались на узенькой, халтурно-расчищенной прогалине двора, поросшего, желтеющей циклохеной – сорняком который, как говорит папа, нам подбросили, агрессоры Американцы. От нас тянулись две проторенные тропки. Одна, что поуже и дебристее, очевидно вела в туалет; другая, пошире и утоптанней, вела к выступающему из квадратного дома, старенькому флигелю с заколоченными окнами. Ерик тронулся к флигелю.
– А твоя мать, меня не выгонит?
Помотал головой.
– А, она вообще дома?
Опять помотал.
На входной двери не было ручки, как и у калитки щеколды; Ерик подковырнул ее пальцем и мы вошли. Флигель, оказался одной, сплошной комнаткой напоминавшей обжитый сарайчик и пахло, мягко говоря, там не очень. Грубо говоря, там пофанивало тухлой кислятиной. Солнечного света, проникавшего сквозь щели, вполне доставало разглядеть обстановку: веревка для сушки, под тяжестью тряпья, неотстиранных, женских панталон и желтоватых полотенец, провисала через всю комнатку диагональю. Так же, кучки тряпья располагались вдоль почерневших от сажи, стен. Источник смрадного запаха почти сразу был обнаружен: слева от входа – считай, что под носом – стояло открытое, помойное ведро. В глубине комнатки, выступала железная, двухкомфорочная печь, над ней вздымалась широкая труба, от которой по обе стороны распускались узкие трубки. На одной из этих трубок имелся бачок. Эта система, называется: «паровым отоплением». Сколько себя помню, о таком, мечтает моя мама, но папа говорит, что дело далеко не в деньгах: провести его та он смог бы, без проблем, вот только в дальнейшем, когда дом начнет остывать в два раза быстрее, придется больше расходовать угля, а это уже слепое расточительство.
