А как может быть скучно, если тебе больше тридцати? Если у тебя есть семья, особенно. И она прям там в доме сидит. С ними же можно попиздеть. Или поругаться. Или приготовить. Даже если семьи нет (и дома, и вообще) там тоже не может быть скучно. Даже если в доме нет света. Епта, ложись спать! Читай! А если есть свет – зырь интернет! Там куча всего! Каналы всякие, кины, балеты, концерты. Интернет это же весь мир, зырь его! Не хочешь интернет, иди уберись. Постирай (да! постирай!). Натри унитаз и ванну. Протри там каждый пыльный уголочек. Разбери письменный стол. И шкаф. И гардероб. И пропылесось книги. И постирай, наконец, сидя на коленях свой напольный ковёр. Пересади цветы. Попялься в мир и пусть он попялится в тебя. Подумай. Вспомни самое дорогое. Реши, как ты хочешь двигаться. Не сменить ли тебе направление. С кем ты поругался, быть может, пора помириться?.. Постряпай оладушек. Потом сходи в магазин. Переведи бабушку через дорогу. Погуляй в лесу. Забухай (!!! а почему нет). Остановись, ведь наконец-то есть время чтобы просто постоять. Очнуться. Прийти в себя.
Как может быть скучно, не понимаю
* * *
Недавно начала пересматривать всю франшизу «Мстителей» с самого что ни на есть начала – с «Железного человека» 2008 года. Щас уже добралась до 2012-го. Везде есть какие-то забавные ляпы, но вот этот я просто не могла пропустить: у меня уже профессиональная деформация, видать.
Пентхаус Тони Старка находится в одноимённой башне в Нью-Йорке недалеко от Крайслер билдинг. Которая, как известно, 280 метров. Тоись, и пентхаус примерно на этой высоте. Ну ладно, допустим 250, мне не жалко. И вот идёт драка Старка с Локи прямо на террасе, на открытом, так сказать, воздухе. А там красивенько так, волосатые всякие цветы стоят в кадках.
И, сука, не шевелятся. Ни порыва ветра. На высоте 250 метров. В Нью-Йорке. На берегу Атлантического океана.
А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!
Ну, не дует у них. Штиль.
* * *
Когда умирал папа, а умирал он долго, двое суток, в муках, я молилась. Как молилась уже три месяца с момента, когда биопсия показала рак. Церковная свеча уже догорела, а я продолжала смотреть на неё с дивана, который стоял как раз напротив большой книжной стойки, на которой как раз и стоят иконы и подсвечник – как и сейчас. Я смотрела на потухшую свечу и подбирала какие-то слова. Потом снова входила в оцепенение, потом опять приходили какие-то мысли. Сидела без движения и смотрела только в одну точку – на подсвечник. А спустя минут пятнадцать случилось чудо, из подсвечника появилось маленькое пламя. Этого быть не могло, потому что я сама видела, как свеча догорела и потухла. А оно опять появилось. И, конечно, я понимаю, что скорее всего оно было там, в глубине высокого церковного подсвечника, просто решило потом стать выше и сильнее и показалось мне на глаза. Но для меня тогда не было никакого разумного объяснения, кроме того, что папа умер в очередной раз и его в очередной раз завели врачи. Так и было, я знаю. Его увезли на скорой 30 апреля, а первого мая врачи сказали, что он нестабилен. Почему-то когда мне сестра передала эти слова, я сказала – ну хорошо, главное, что он жив. Я не понимала ещё, что нестабилен это плохо, очень плохо. Не для нас плохо, для отца. Его сердце снова и снова заводили, он уходил, а они снова заводили, заводили, заводили. Поэтому, когда он окончательно решил это прекратить и всё-таки умер, лицо его было настолько измождено, словно он отработал семь ночных смен без отдыха и сна.
