На меня смотрела Маша.
— Я люблю Грина. А ты… Ты обманула меня! Ты спишь в его палатке… Ты — неуклюжая потаскуха, совсем его не стоишь.
— Ты, что ли, его стоишь, тощая уродина, — прошипела я, — да он разобьется о твои кости.
— А не пошла бы ты…
Краем глаза я отметила, что на нас все смотрят. И тут мне мучительно захотелось доказать, что я сильная, что я умею драться. Даже не драться, а биться за свое достоинство. Неужели все они думают, что я спала с Гриндерсом? Что я… девушка не слишком тяжелого поведения?
Мне было всего семнадцать. И хотелось одного — доказать, доказать всем, что я крутая. Я еще раз посмотрела на Машу.
И я ударила кулаком это милое лицо, которое так любила. В первую секунду на нем отразились обида и изумление, позже — звериная ненависть. И все равно я не смогла ударить сильно свою Машу, свою дорогую подругу — крови не было.
Но зато она стала зверем, и от удара ногой в живот я согнулась. Наши не шевелились. Я не могла ждать, когда боль отступит, я должна была действовать. Наконец-то мной завладели собственнические инстинкты. Я кинулась на Машу и вырвала огромный клок волос. От злости мои силы удесятерились. У моей противницы тоже — она толкнула меня на стол, зачем-то поставленный в тренировочном зале.
Наши не шевелились.
Я чувствовала угол стола, задыхалась, но боли не было. Ее и не бывает, когда бьешься безрассудно. Боль придет позднее, когда прокаченное адреналином тело захочет отдыха. Я жаждала крови Маши, ее позора и унижения, совершенно забыв о том, как мы вместе ели пирожные, играли в куклы, обсуждали платья. Я уже не была собой, став зверем, и бросилась на своего врага, чтобы растерзать.
Наши не шевелились.
Еще несколько минут мы катались по полу, вырывая друг у друга волосы. Злоба постепенно отступала… Но Маша начала меня душить. И я подумала: надо что-то делать. Пора заканчивать драку. Умирать в семнадцать лет совсем не хочется.
А наши не шевелились.
И тогда я захрипела:
— Стой, дура… Не я твой враг. Гриндерсу на меня плевать… Йеннифер… Йеннифер…
Машина хватка ослабла, и она подала мне руку, помогая подняться. Мы вдвоем, не сговариваясь, бросились на Йенну. Наши руки, ноги и волосы смешались. Мы даже не дрались: мы просто катались по полу, вцепившись друг в друга ногтями.
Вдруг сильная рука подняла меня, и в следующее мгновение накрыла волна боли. Этот человек ударил гораздо сильнее, чем Маша или Йен. И я впервые заплакала, смешивая кровь и слезы. Потому что этот человек был Грином. То же самое тренер сделал и с Машей. Она, всхлипывая и размазывая кровь, лежала на другом конце зала.
