Матвей обнял жену и через пару минут спросил:
– А как же и в беде, и в радости?
Татьяна счастливо улыбнулась:
– Во-первых, если быть точным, это цитата не из Торы, во-вторых, я давно решила, за тобой хоть на край света.
Серафима вприпрыжку шла с собрания коммунистической ячейки. Она беспричинно улыбалась, вспоминая жаркие споры после доклада о политической обстановке в Средней Азии. Ей была близка эта тема, потому что старший брат Петр, ускакавший из дома делать революцию, в данный момент махал своей шашкой где-то среди барханов. Петька – очень серьёзный и упрямый, вспыльчивый и яростный в своих убеждениях, был всё-таки немного чудиком! Со словами, что Плясов – нереволюционная, несерьёзная фамилия, записался в армию под фамилией деда – Марков. И теперь о комиссаре Маркове не было в Чистополе ни слуху, ни духу.
Серафима не понимала, как это можно отказаться от своей фамилии! Ей лично очень нравилось, как звучит её имя – Симка Плясова, в нем слышалось что-то задорное, весёлое, первомайское. Оно ей очень шло, как и густые золотистые пряди, выглядывающие из-под красной пролетарской косынки, которую она непременно надевала на все собрания и мероприятия их ячейки. Ветерок с реки слегка холодил открытую шею, юбка трепала по голым ногам, сто раз чиненные высокие ботинки помогали держать хороший темп. Она любовалась огненными отблесками заходящего солнца в окошках любимого Чистополя. Какая прекрасная жизнь впереди! А совсем недавно казалось, что глаза вытекут от слез и горя, поразившего семью.
Мать все ворчала, что девка загубила такую толстую и длинную косу, «не то, что у соседских дочек»! Но Сима на мать внимания не обращала, ни на её ворчание, ни на молчание. Она с детства считала, что в семье никому не нужна. Мария Петровна любила красавицу Веру, старшую сестру и гордость Чистопольской гимназии, отец все надежды возлагал на сына Петю, продолжателя рода и будущего наследника мастерской. А Симка делала свою часть работы по дому, училась средненько, и её мнением, успехами и обидами никто не интересовался. Она так о себе и говорила: «А меня никто не любит». Семья до революции была зажиточной. Отец – краснодеревщик имел много заказов, работал на себя, не по найму, мать вела хозяйство, прекрасно пекла пироги, варила сказочное варенье, с невероятной скоростью лепила пельмени. Симка обожала семейные застолья по праздникам: по двадцать-тридцать человек, с дедами, бабками, многочисленной родней. Одних дядек и тёток было около десятка с обеих сторон, а ещё их дети-внуки… Родня давно расселилась в близлежащих волжских городах и по большим праздникам стекалась к какой-нибудь своей ветви, чаще в Чистополь или Казань. После революции родня из Елабуги, держащая акции Волжской пароходной компании, бежала в Казань так, что пятки сверкали, а акции летели ненужными бумажками им вослед. Симка иногда хохотала, представляя толстенного дядю Гришу, за которым по ветру летят разноцветные листы. Но это потихоньку, просто она была хохотушкой, плясуньей и егозой, а дядю Гришу любила, в детстве любила сидеть у него на коленях и наматывать на пальцы густую черную бороду.
