Эллен, постигая науки вместе со всеми, втайне гордилась тем, что у нее есть свои, отдельные от остальных уроки, которые давал ей Робин, когда они собирали травы и готовили лекарства. Она и знать не знала о многих растениях, мимо которых раньше проходила, считая их бесполезными. Робин останавливал Эллен на каждом шагу, то срывая стебель, то выкапывая корешок и попутно объясняя их свойства: в каких случаях они целебны, а когда ядовиты.
Занимаясь приготовлением лекарств – настоев, мазей, просто травяных смесей, из которых можно будет сделать тот или иной отвар, Робин посвящал Эллен в секреты, которые становились для нее настоящим откровением, хотя она мнила себя искушенной целительницей.
– Откуда ты столько знаешь?! – не переставала она удивляться. – Ведь ты еще так молод! Даже не молод, а юн.
– А ты? – улыбался Робин. – Ты младше меня, но тоже знаешь немало.
– Ну, меня-то мать учила сызмальства, сколько я себя помню. А ты ведь не мог тратить на науку врачевания все свое время!
– Все время, конечно, не мог, но я не так уж мало учился, и очень прилежно, – ответил Робин.
Эллен подумала, что прилежание было не единственным источником его медицинских навыков. Он был изначально талантлив во всем, что относилось к врачеванию. Впрочем, не только в этом. Живя с Робином в одном доме и имея возможность наблюдать за ним, Эллен пришла к глубокому убеждению, что у него много разных способностей, слишком много для обычного человека.
Взять, например, необычайную выносливость: он был занят с утра до ночи, но никто и никогда не видел его утомленным. Всегда свеж, бодр, улыбчив, исключительно опрятен, и даже в полях его промокшая от пота рубашка не выглядела грязной. Как только утром он переступал порог своей комнаты – всегда был в движении, всегда на ногах.
– Милорд, вы себя загоните! – выговаривал ему Эдрик, но Робин лишь смеялся в ответ.
Все же половину дня отдыха он себе позволил в последний майский день, когда ему исполнилось семнадцать лет. К великой радости Клэренс и Тиль, Робин сообщил им, что ежевечерних занятий не будет, и они побежали на улицу играть с детворой. Робин поднялся к себе и сделал то, что давно собирался сделать, но не мог себя заставить. Он поставил на стол большой ларец, в который Эдрик сложил все документы, прихваченные из Веардруна. Едва Робин откинул крышку и посмотрел на пергаментные свитки, как на него повеяло солеными брызгами моря и ароматом цветущих лугов. Он с трудом справился с желанием закрыть глаза, зная, что, открыв их, увидит всю ту же комнату, а не пронизанные солнцем галереи и террасы Веардруна. Глубоко вздохнув, Робин расположился за столом и принялся не торопясь просматривать свиток за свитком.
