– Божественная избранность! Разве сладкая мысль сия не счастье еврея? – подхватил Ихиель.
– А если сладкая мысль сия несчастье еврея? Не знаю… Ты больше размышлял об этом, раби…
– Избранничество рождением дается! – продолжил Ихиель.
– Сила, ум, порой богатство – тоже рождением даются! Почему избранничество выше?
– Оно – как знатность, как цвет кожи – свойства эти нельзя утратить! – выпалил Ихиель.
– Потому-то люди ставят их выше всех достоинств и заслуг, – добавил Элиэзер.
– Верно. Нельзя утратить! Вот превосходство всех превосходств! – согласился Яков.
Раввины ободрились, услышав слово Якова, в унисон с ними сказанное. Как объяснить ему, что на острие копья вертится тот, кто вертится в жизни, лишь на себя надеясь?
– Не страшишься, Яков, верой пренебрегая, за тельцом Аарона следовать? – спросил Ихиель.
– Нет трепета во мне, учителя мои. Другое тут: не резон стучаться в дом, где никого нет дома!
– Я раскусил его! Безбожник он! – в отчаянии воскликнул Ихиель.
– Забудем эти слова, раби Ихиель! Они опасны в любой среде! Ведь ты не желаешь зла мне?
– О, нет, храни тебя господь, мой мальчик! – горячо воскликнул Ихиель.
– Наш мальчик! – поправил Элиэзер.
– Наш мальчик уезжает завтра в Яффу. Напоминаю, Элиэзер: подарки брату Мордехаю!
– Плыви, куда ведет тебя судьба, но сердце свое оставь с нами! – воскликнул Элиэзер.
– С вами останется жена моя. Она на сносях, – уклончиво ответил Яков.
– Мы полюбили Оснат. Она на нашем попечении, – сказал Ихиель, обнимая на прощание Якова.
Глава 4 Дивный остров
1
Окончилась служба в церкви, двери распахнулись, и прихожане вынырнули из духоты храма Божьего навстречу свежести храма природы. Мысли обратились от высокого к земному. Джеймс расправил плечи и, разминая ноги, ускорил шаг. Здоровью и молодости претит покой.
Джеймс не жалел времени на благочестие, и молился много и усердно, и добился расположения священника к нему, к иностранцу. Впрочем, знакомцы не искали в нем чужака, ибо говорящий по-свойски – бесспорно свой, да и не таков англичанин, чтоб иностранца изучать. Здесь, в Англии, Джеймс порой размышлял над Новыми Заветами, и в рассуждениях его книжная христианская дидактика неизменно проигрывала живой утилитарности, ибо только последняя удовлетворит все до единой прихоти.
В этот погожий день Джеймс направлялся на рыцарский турнир – зрелище любезное сердцу англичанина. Богатый и бедный, дворянин и простолюдин, праведник и разбойник, трезвенник и пьяница тянулись к лондонскому ристалищу. Словно одноземец пестрой толпы, Джеймс душою принял лучшее развлечение уроженцев дивного острова. В Испании владела им страсть, ныне забытая, к бою быков. Он полагал, что любовь дарует блага за верность ей самой, а не предмету ее.
