Рамон одним словом прерывает ее начинающуюся истерику, словом, а еще взглядом. И женщина слушается: всхлипывает, но сразу же замолкает. По ее щекам катятся слезы, но почти беззвучно, не будь я волчицей, даже не услышала бы тяжелого дыхания. Не почувствовала бы отчаяния.
Это ее дети.
Мне не нужно знать чужой язык, чтобы понять, что мальчики ее сыновья. Я это чувствую, сама скоро стану матерью. Но тогда мне тем более непонятно – зачем все это?
– Что она сказала? – спрашиваю у Рамона. Смягчаю голос, чтобы это не звучало как требование.
– Сказала, что подсыпала тебе сонных цветов, когда ты принимала ванную. Много, чтобы сработало наверняка, а ее сыновья принесли в твою спальню змей.
Я нервно сглотнула. Действительно, вчера заметила другой аромат, но он был приятным, расслабляющим. Я и подумать не могла, чем все закончится, а главное – чем все могло закончиться.
– Зачем они хотели меня отравить?
Рамон хмурится, и я впервые чувствую его эмоции. Не скрытые за маской отчужденности, а настоящие, чистые. До спокойствия ему далеко: верховный в ярости. Его ярость настолько яркая, что мне хочется поежиться, пусть даже она направлена не на меня.
Он переводит взгляд на мальчишек, и допрос продолжается. В смысле, ему почти не приходится спрашивать: они рассказывают сами. Сначала один, потом второй. Братья гораздо более сдержаны в эмоциях, чем их мать, но видно, что они также боятся гнева вервольфа.
– Зачем они это сделали? – повторяю я.
Ответ на вопрос Рамона можно не переводить: все трое смотрят на рыжую, которая стремительно бледнеет, хотя кажется, что сильнее просто невозможно. Ее мне не жалко, от слова совсем, а вот несчастную мать и детей… Верховный, очевидно, озвучивает приговор, потому женщина начинает плакать сильнее, просить, умолять, тянуть к нему руки. Вервольфы из охраны подхватывают ее и мальчиков, чтобы увести, и все это выше моих сил.
Я невольно подаюсь вперед и обхватываю ладонь Рамона двумя руками, заглядываю ему в глаза. Наталкиваюсь на замешательство, но сейчас речь не про нас с ним или про наши отношения.
– Что с ними будет?
– Ты была права, они уверяют, что исполняли приказ Мишель.
– Но ты этому не веришь?!
– Верю, – признается Рамон, чем удивляет меня. Я уже решила, что верховный свои ошибки признавать не любит, поэтому и не признает. – Я просто разочарован.
Он не лукавит, прежде чем Рамон успевает закрыться, меня цепляет его усталостью и… Боль? Эти эмоции настолько поражают меня, что я практически забываю о своем изначальном вопросе. Но охрана не успевает далеко увести несчастное семейство.
